Сергей между тем окончательно сломал ставший ненужным забор, разделяющий Катькин и его дворы, и по весне планировал вместо покосившейся Катькиной хаты постройку нового дома.
Брошка
Два раза в месяц в село приезжал старьевщик – еврей Мошко. Настоящего имени его никто не знал. Но поскольку сельчане всех евреев называли Мошками, так и он стал Мошком. Поначалу он злился на эту кличку. Особенно когда ребятня бежала за его повозкой и кричала:
– Мошко, Мошко приехал!
Потом привык и покорно откликался на это прозвище. Иногда некоторые особенно хулиганистые мальчишки кричали:
– Эй, Мошко! Съешь свиного сала!
От таких слов старый еврей краснел, сильно гневаясь. Его рыжая кобыла Бронька, привыкшая к детскому гвалту и равнодушно жевавшая овес, вздрагивала и прядала ушами, поскольку последующий монолог был обращен к ней:
– Бронька! Доедай быстрее овес! Мы поедем-таки в другое место. В этом селе плохие дети!
Старьевщик неторопливо поправлял солому в повозке, показывая этим, что задерживаться не намерен.
Какую-то минуту длилась тишина. Потом начинали плакать самые маленькие. Они держались одной стайкой, в силу малолетства ничего у старьевщика не меняли, а просто приходили поглазеть.
Мальчишки посолиднее, лет семи, подходили к провокатору Лехе, который кричал про сало, и сообща выталкивали его подальше от телеги. Возвратившись, просили:
– Дядя Мошко! Не уезжайте! Мы больше не будем. Это все этот хулиган Лешка! Мы его выгнали и больше не будем с ним водиться.
Мошко прекращал поправлять солому в повозке, но все еще продолжал общаться с детьми через Броньку:
– Броня! Ты все-таки оставишь себе овса на вечер или как? Видишь, здесь есть и хорошие дети.
Лошадь, отмахиваясь хвостом от мух, переставала жевать и делала вид, что слушает.
Чумазые лица ребятни светлели. Воробьиной стаей они окружали повозку, и начинались самые приятные минуты в их жизни.
Изгнанный из общества шестилетний хулиган Лешка с независимым видом стоял в сторонке. Двумя руками он периодически подтягивал то и дело сползающие штаны. Иногда он презрительно сплевывал сквозь дырку от выпавшего зуба. Потом, когда о нем забывали, смешивался с толпой и вместе со всеми разделял восторг. Потому как приезд Мошка был для детишек настоящим праздником.
Точного дня его приезда никто не знал. Поэтому уже накануне дети оживленно шушукались и тайком от родителей паковали узелки с тряпьем. Товар, который старьевщик привозил в село, был рассчитан только на детей. В его заветной объемистой торбе были восхитительные по своей форме глиняные свистки, пользовавшиеся популярностью у мальчишек.
Для девочек у Мошка были вырезанные из тонкой слюды брошки в виде сердечка. Они были яркие, разноцветные. Посредине сердечка краской было выведено имя. Каждая девочка, естественно, выбирала «свою» брошку, после чего счастью ее не было предела.
Но, к сожалению, не всем это было доступно.
Для взрослого населения деревни приезды старьевщика были настоящим бичом. Время было послевоенное, в каждом хозяйстве любая тряпка-то на учете, не говоря уже о носильных вещах.
Шестилетняя Маша не была обладательницей брошки и поэтому мечтала ночами, как у нее появится вожделенное сердечко. Она знала точно, каким оно будет. Сердечко будет окрашено под цвет зрелой пшеницы, в уголочке нарисован голубенький полевой василек, а посредине красивыми буквами написано ее имя – «Маруся».
Надо отметить, что Маша в шесть лет уже умела читать по слогам, чем очень гордилась вместе со своей бабушкой. С двух лет девочку растила бездетная двоюродная бабушка Алена. Она, как говорится, души в Маше не чаяла, но это не мешало ей воспитывать девочку в большой строгости. Излюбленной фразой бабушки было: «Компания к добру не приведет». Это Маша слышала ежедневно. Правда, подружке разрешалось приходить во двор к бабушке поиграть, но со двора Маша никуда не должна была уходить.
Однажды после очередного приезда Мошка (а к нему бабушка, как всегда, девочку не пустила) к ним во двор пришла Машина подружка Зинка.
Бабушка с Машей, придя с огорода, отдыхали на скамейке. В этот раз поведение Зинки совсем не соответствовало ее характеру. Она не вбежала, как обычно, подпрыгивая, во двор, а вошла степенно. Войдя, не плюхнулась рядом с Машей на скамейку, а встала перед ними как-то бочком, выставив худенькое плечо вперед. Маша удивленно на нее посмотрела и вдруг все поняла! На левой стороне груди Зинки, там, где взрослые носят орден, красовалось вожделенное и такое недосягаемое для Маши сиреневого цвета сердечко! А пониже крохотной розочки было выведено слово «Зина»!
Это стало последней каплей для шестилетней девочки. Да! Ее бабушка учила не быть завистливой, потому как завидовать грешно и некрасиво, и Маша это помнила и старалась внимать советам бабушки. Но в эту минуту девочка не могла совладать со своими чувствами. И ее обуяла черная зависть.
Маша пронзительным взглядом смотрела на брошку, и в ее детском сердце зародился коварный план. Она еще не знала, как воплотит его в жизнь, но в успех уверовала окончательно!