Все разрешилось под самый вечер пятницы. Предыдущие дни недели прошли на рынке как предгрозовые. Все больше киосков и павильонов закрывалось, товар вывозился. Самые стойкие торговали до последнего, мы тоже.
— Рома, привет, это Надежда Петровна с рынка! — раздался в мобильнике голос старушки, когда мы с отцом грузили «газель» на складе. — Рома, сейчас мне сказали, что после обеда к вечеру ближе тут будет кран, и киоски будут перевозить на ту сторону рынка! Ну, это кто хочет только если! Мы будем перевозить киоски!? Как нам быть!?
Голос старушки дрожал, но она старалась скрыть волнение. Перекинувшись с отцом парой фраз, я ответил: «Надежда Петровна, давайте так, мы к трем часам подъедем к вам, а вы пока с Полиной начинайте товар собирать. Мы подъедем, товар погрузим в «газель», киоски освободим в любом случае, а там и видно будет. Хорошо?»
— Да, хорошо! — сразу взбодрилась старушка, словно все, что ей требовалось, это четкие указания. — Все, мы начинаем тогда собирать товар, а вы приезжайте!
Мы отвезли товар и в три были на рынке, походившем на растревоженный улей. Половина соседнего ряда павильонов уже испарилась, оставив после себя кирпичные прямоугольники фундаментов — с утра поработал кран и переместил их на противоположную часть рынка. Надежда Петровна, завидев нас, замахала руками и закричала радостно:
— Анатолий Васильевич! Рома!
Мы подошли. И Надежда Петровна и Полина, органично вписываясь в общую суматоху, трудились — собирали и упаковывали товар своих киосков. Старушка делала это ловко и быстро. Полина же, неуклюже крутясь на месте и совершая массу ненужных движений, коряво пихала товар в коробки.
— Привет, Полин! — выпалил я, улыбаясь ее неуклюжести.
— Здрасьте, — буркнула та, и я представил, что будь на улице зима, Полина бы сейчас поправила знакомым движением съехавшую на глаза серую замусоленную шапку и шмыгнула бы носом. Я едва не засмеялся.
— Анатолий Васильевич! — выкрикнула Надежда Петровна. — Так что с нашими киосками!? Переносить будут туда или как?
— Да пока неизвестно, — замер отец у ее киоска и заскреб озадаченно мизинцем в затылке. — Узнать бы надо, что здесь и как.
— А что тут говорят, Надежда Петровна? — сказал я.
— Да что говорят!? Сказали, что вечером снова будет кран и, кто хочет, тому киоски перенесут на ту сторону. Только надо будет заплатить за перенос, за работу крана. А я смотрела там, места мало, все киоски даже и не поместятся. А мы будем туда переезжать!?
Я пожал плечами.
— Не знаю, надо, наверное, в администрацию рынка сходить сейчас, да узнать все из первоисточника, а то туча слухов каких-то, одна путаница от них в голове. Ладно! — я повернулся к отцу. — Давай, я пока коробки в машину поношу, а ты сходи в администрацию, узнай, что там и как!?
— Да, пожалуй, надо сходить сейчас будет, — согласился отец и принялся чесать шею за воротом рубашки, обдумывая мысль.
Я взял самую большую коробку у Полины и понес в машину, едва не зацепив по пути отца, который растерянно стоял у киосков, совершенно не зная чем заняться.
— Ну, отойди чуть в сторону, не мешай, — буркнул я ему, быстро отнес коробку в кузов «газели» и вернулся за следующей.
Отец помялся и взял в руки коробку у Полины. Я тут же обозлился на него, поняв, смысл движение отца — он не хотел идти в администрацию и что-то там решать, ему было проще заняться проверенными действиями, не обременяясь ответственностью принятия решения. И потому тихушное ловкачество отца меня обозлило, конфликты наши с его притязаниями на лидерство были свежи, которое он сам и не подтвердил в простой ситуации, а стушевался и взялся за коробку.
— Да зачем ты носить собрался!? — не выдержал я. — Ну, иди, сходи в администрацию рынка, узнай, что к чему там! Коробки я и сам перетаскаю, тут их немного!
— Да? — замялся отец, поставив коробку обратно, которую тут же перехватил я.
— Да! Иди! — добавил я с нажимом.
С киосками расставаться не хотелось, но внутри меня сформировалось стойкое ощущение, что с ними покончено. Желание продолжать розничную торговлю в бытовой химии во мне умерло окончательно. Продавщицы, словно читая мое состояние по глазам, собирали товар без надежды на дальнейшую работу. Надежда Петровна бодрилась, но ее выдавали грустные глаза. Полина копошилась совсем обреченно. Я вдруг понял, что мы все привыкли друг к другу, и оттого трудились в тягостном молчании.
— А вы продавать киоски не собираетесь? — неожиданно спросила старушка.
— Продавать!? — удивился я, застыв с коробкой в руках меж двумя нашими киосками, напротив соседа, освобождавшего свой киоск с музыкой.
— Да тут ходили покупатели с утра, — буркнула Полина. — Вернее покупательница, тетка какая-то, спрашивала, никто киоск продавать тут не собирается? Ну, а мы ж не знаем, будете вы продавать или нет. Сказала, что вечером еще придет.