Мания приличия

Кисловатый привкус совиньон-блана на языке и запах нескончаемого океана, где песок, водоросли, медузы, экзотические рыбы, туземцы, днища кораблей, подгнивающие сваи пристаней смешиваются в сингапурский коктейль. Из звуков только плеск воды и звон стекла и фарфора, если мы задевали посуду. — Скоро Новый год, — произнес Сынхён, откинувшись на спинку и вытянув ноги в жемчужно-серых брюках, из-под которых показались белоснежные носки, уходящие в черные ботинки. — Хочешь бурно отметить? — так же тоскливо и негромко спросил Джиён. — Напиться, разве что. — Для этого не нужны праздники. — Надо бы делами заняться… — Подзапустил? — Я допила вино, которое никак не могла оценить. Понимая, что оно настоящее и дорогое, я всё равно считала его противным. Я люблю что-нибудь послаще, но не пойду за соком в дом, хочу послушать этих двоих. — Немного. Тут возникла перспектива расшириться в Джакарте, фактически без риска. К тому же, там нет конкуренции… — Они заговорили о делах, а не чём-нибудь интересном. Я поднялась, сразу привлекшая этим внимание Джиёна, изменившего только положение зрачков. — Давай не будем о бизнесе. Даше скучно. — Я хотела принести ещё закусок… — Это повод. Причина — тебе скучно. — Сдавшись, я развела руками и села обратно. — Я ничего не понимаю в ваших махинациях, кроме того, что они незаконные и приносят много вреда людям. — Зато много пользы нам, — улыбнулся Дракон. — Ты всё вывернешь так, что тебе это принесет пользу, — заметила я. — Да-да, он такой, — подтвердил Сынхён. — Это как ухудшающаяся экология не вредит крысам и паукам, так никакие преступления не вредят ему. — Теперь я уже в одном ряду с крысами и пауками? — уточнил Джиён, разочаровано вздыхая. — А что, ты и паутины плести умеешь, — загнула я палец, — и… — Я едва не выразилась грубо, но не стала первой начинать очередную склоку, изобретая скабрезности, поэтому замолчала. — И крыса та ещё? — засмеялся Джиён. — Да, возможно, с той разницей, что я никогда бы не побежал с тонущего корабля. — Как это стало часто происходить в последнее время, мы посмотрели друг другу в глаза. — Любой корабль, когда узнает, что на его борту ты, испугается и перестанет тонуть. — Дракон развеселился громче. — Ты преувеличиваешь мои возможности. — Ты же сам говорил, что тебе нравится проводить аналогию между собой и Богом? Почему бы и не приписать тебе некоторые его способности. — Если бы я на самом деле обладал всемогуществом — это было бы ужасно. Не исключено, что я просто уничтожил бы всё. Ради развлечения, или потому что оно мне не нравится, или что-то стало раздражать. Махнул рукой — и нет ничего. Вот ты бы сама, если бы стала Богом, что бы сделала? — Когда-то первой же реакцией на это стало бы замечание «что за святотатство!», но сегодня я приняла эту игру и задумалась, решив представить, что бы делала я, если бы обладала неограниченной властью? — Навела бы порядок. Устранила несправедливость, уничтожила болезни и стихийные бедствия. — Хорошо, я не беру снова в расчет то, что люди тогда бы уничтожили Землю от переизбытка себя самих. Допустим, наступила гармония. Но мы сейчас говорим о тебе, как о повелевающей этим всем силе. Ты бессмертна, вечна, не подвержена никаким изменениям. Ты наладила жизнь на планетке, которая находится под твоей опекой. Что ты будешь делать дальше? Ты живёшь с начала времен, и никогда не умрёшь. Ты будешь просто наблюдать, как копошатся эти муравьишки под твоей щедрой дланью? — А что ещё я должна делать? — Нет никаких «должна». Ты высшая инстанция, что хочешь, то делаешь. — Я опять задумалась. Что-то снова мозги начинали шевелиться, может прекратить эту беседу, пока она не ушла слишком далеко? — Да, тогда просто буду смотреть, и если что-то пойдёт не так — буду вмешиваться, чтобы помочь и исправить. — Ничего не пойдёт не так, всё, ты создала идеальный мир, твоя функция исчерпана. Ты можешь сдать пост и уходить на пенсию. Только уходить некуда. Вокруг бесконечная безмолвная Вселенная. Не исключено, что ты вся она полностью и есть, мы же не знаем, что такое Бог, верно? Ну, если предположить, что он всё-таки есть. Так вот, на Земле у тебя всё заебись, как ни глянь — процветают, орут песни, радуются. Прямо вайшнавы, поющие «Харе Кришна». Может, тебе захочется присоединиться, но разве это осуществимо? Нет. Разве не начнёт тебя раздражать, рано или поздно, эта счастливая и беззаботная возня? — Почему она должна меня раздражать? Я их создатель, значит, они мои дети. Разве счастью и успехам детей не радуются? — Вечно? Не имея возможности участвовать? И они при этом даже не знают о том, кому всем обязаны, кто их породил. Какая неблагодарность! — Если бы я была Богом, я бы дала знать людям, есть я или нет меня. — Каким образом? Ты же не думаешь, что ты была бы в человеческом теле, имела бы руки, ноги, голос. Ты бессловесная сила, энергия, которая движет всем своими мыслями. — Тогда я внушила бы мысли… — Ну, то есть, по сути, так оно и происходит на самом деле. Какие-то люди слышат голоса, наблюдают видения. И все мы видим, что это не приводит к единому результату, возникает много войн и споров, кто же услышал правильно. В чем же проблема? Как определить, кому именно Бог послал верный сигнал? — Не знаю, — обрубила я. Джиён опять издевался над религиями. Или надо мной? Я посмотрела на Сынхёна. — Что ты думаешь по этому поводу? — Я как-то взялся поиграть в Sims. Создал там себе семейку, играл недели две, днями и ночами, аж до правнуков доиграл, — мужчина пожал плечами, будто извиняясь за последующие слова, — потом мне так надоело, что до сих пор тошнит от этой игры. Больше я к ней не возвращался. — Сынхён смочил губы вином и, с прищуром, возникшим от того, что он поморщился от спиртного, воззрившись вдаль, договорил: — Если предположить, что придётся управлять вот так кем-то и наблюдать за чьей-то жизнью вечно, пожалуй, меня бы это тоже начало раздражать. Я не так кровожаден, как Джи, я бы не стал никого уничтожать. Я бы поступил так, как поступил с Sims — закрыл и больше никогда не открывал. И мне уже никогда не стало бы интересно, что у них там произошло дальше. Похоже, наш Бог, кто бы он ни был, именно так и сделал. Из нас троих, несмотря на амбиции Джиёна, божественная логика была ближе всех Сынхёну. Потому что он странен, или потому что однажды так близко пережил потерю, познакомившую его с границами жизни и смерти? В любом случае, Сынхён рассудил наиболее реалистично. Люди жили и выживали, как могли, и уже очень давно не чувствовалось вмешательство чего-то потустороннего. — Вот видишь, Даша? — отвлек меня от дум Дракон. — Три разных мнения, но все они сводятся к тому, что даже Богу было бы тяжело. Да любому, у кого есть неограниченная власть. Это тяжелее, чем если у тебя её нет вовсе. Поэтому не приписывай мне всемогущества. Я не хочу его. С ним либо умирают от скуки, либо сходят с ума. Причем чаще в агрессивную сторону. — Вот что, — поднялась я, всё-таки надумав сходить за закусками. — Вы, как мужчины, насквозь эгоцентристы и эгоисты. Вы пытаетесь судить Бога по себе. Не смешно ли? Вы серьёзно думаете, что он обладает какими-то такими же качествами, чувствами, желаниями? И не мечтайте. Возможно, это совершенно безмятежная субстанция, которая ничего не хочет, и ничего не ощущает, и нашему человеческому разуму её и близко не понять! А вы не только хотите понять, но ещё и проанализировать, разложить по пунктам! — Я слышу рациональное зерно, как приятно. — Джиён улыбнулся. — Я рад, что ты сама пришла к этому. Это ведь не я считаю, что Бог должен относиться с жалостью, трепетом и пониманием, с любовью к своим созданиям. Я согласен именно с той точкой зрения, которую ты только что высказала: если и есть нечто над нами, повелевающее и творящее, то у него нет никаких человеческих достоинств. Оно не понимает нас точно так же, как мы его. И единственное, как можно наиболее верно описать его отношение к происходящему — равнодушие. Я посмотрела на Сынхёна, молча кивнувшего этому утверждению. Я сама вывела теорию под этот вывод? Нет, я имела в виду что-то другое, только объяснить это не могу, на то оно и божественное, но… нет, не может такого быть. Равнодушие не должно быть присуще Богу. — И что же, ты думаешь, что если равнодушие — признак Всевышнего, то тебе только им и нужно обладать, чтобы уподобиться? — хмыкнула я скептично. — Как мы только что выяснили, это единственное, что помогает выжить и не сойти с ума, наблюдая за происходящими в мире событиями. — Да, только само это слово подразумевает наличие души. — Дракон пристальнее впился в меня глазами. — Равнодушие. Где тебе его взять, если нет души? А души принадлежат людям, стало быть, равнодушие — тоже исключительно человеческая черта, и глупо приписывать её Богу. В нём, по твоей логике, должно быть то, чего нет в людях вообще. — Любовь? — вдруг спросил Джиён. Я застыла. Он считает, что её нет в людях? Вообще-то, если на то пошло, то в христианстве есть такая фраза, что Бог — и есть любовь. Но означает ли это, что подобного чувства, не части его или его подобия, а самого натурального, идеального чувства любви в людях нет? И только через веру они её обретают, для того им и нужен Бог, чтобы научиться любить. Я посмотрела на Сынхёна, который всё ещё не поворачивался к нам. И снова он из нас троих ближе всего к познанию божественного. — А что, если так? — ответила я Дракону. — Любовь, по-моему, лучше чем равнодушие помогает выжить или пережить что-либо. Имея её в сердце, никогда не разозлишься, не разочаруешься, не прогневишься. Вот тебе и объяснение, как выдержать целую вечность в стороне от всего. Любовь — вот в чем смысл. И заметь — это всё вышло из твоих логических рассуждений. — Возможно, в ней есть смысл, пока она не заканчивается, — хохотнул Джиён. — Скажу жуткую банальность, но любовь не заканчивается. А то, что заканчивается — не является любовью. — Сынхён обернулся и, бросив на меня быстрый взгляд, тепло улыбнулся, возвращаясь к вину. У меня на сердце как-то полегчало от этой его улыбки. — С вашего разрешения, принесу ещё закусок. — Единственное, что у меня не заканчивается, — хмыкнул Джиён. — Это деньги. Вот она, моя взаимная любовь.