Мания приличия

У бассейна

Я накрыла у бассейна белый деревянный столик, какие часто ассоциируются с набережными, курортами и чем-то дворянским из девятнадцатого века; круглый, с ножкой в центре, которая расходится под столешницей тремя ветвями, и так же, симметрично, тремя корневищами упирается в пол, закручиваясь наподобие скрипичного ключа на концах. Вокруг него Джиён включил фонари, сиреневатым рассеивающимся светом озаряющие пелену сумерек. Прохлада, наконец, опустилась на землю, позволив мне надеть платье с рукавами. Сынхён приехал к нам на ужин, привезя бутылку вина, как намек, чтобы друг доставал из своего погребка ещё. Мне тоже налили, и мы втроём сидели и выпивали, глядя то на воду пролива, то на воду бассейна, одну такую темную и глубокую, а другую такую прозрачную до дна. Почти как я и Джиён; он, которого никогда не узнать до конца, не объять, не разгадать, и я, которую он способен прозреть насквозь. Такие разные. Но если бы между проливом и бассейном прорыть канал и их воды слились бы воедино, разве кто-нибудь когда-нибудь уже бы различил, где чья вода? Да и она уже почти одинаковая, просто в той, что течет без границ, омывая берега Сингапура, много соли и прочего, лишнего, занесенного случайно или специально. А в этой, что возле нас, чистой и пресной, ничего, кроме того, что должно в ней быть, она стерильна, предсказуема и безопасна. В ней никогда не поднимется шторм, способный погубить, а чтобы её слить, достаточно включить систему насоса, открыть трубы, даже вычерпать можно. А кто способен осушить пролив? Никто.