Манчестерский дневник

В начале проспекта Огородникова стоит, возвышающийся на несколько голов над другими домами, грязно-серый блок — гостиница «Советская». На время её рождения-постройки это здание считается очень высоким — восемнадцать этажей. Если подняться на самый последний её этаж, взору откроется величественная панорама города: Исаакиевский собор, Морской торговый порт стоящий на заливе, Никольская церковь, синагога — многие другие его достопримечательности и нескончаемая жесть крыш. Жесть крашенная, в багряное и зелёное, блестящая никелем, в ржаво-кровяных подтёках — жесть крыш, простирающаяся настолько далеко, насколько может видеть глаз. С восемнадцатого этажа одной его стороны можно видеть реку Фонтанку, слегка извивающуюся, уходящую одним концом в Финский залив, другим — в сердцевину города, подобно кровяной артерии, пронзающей тело, чтобы обеспечить его жизненной силой. С другой стороны здания раскинулся Балтийский вокзал с его приземистым дореволюционного вида зданием, со стальной паутиной железных дорог позади него, уходящей и теряющейся далеко за горизонтом. Цифра 18 на языке иврит также означает «Жизнь» — «Хай», если прочесть буквы, как цифры. Она считается хорошей, «счастливой» цифрой.

Как-то, выйдя из своей школы, где тогда учился Леви, пошёл он не направо в сторону своего дома, а налево, в сторону гостиницы. Там он «разговорился» с французским туристом знающим русский язык, который решил пригласить ребёнка внутрь здания. Они поднялись на лифте на самый последний этаж, и Леви впервые в жизни увидел свой родной город сверху, который расстилался у подножия казавшейся тогда гигантской башни-гостиницы. Леви впечатлился видом захватывающей панорамы и получил от француза значок, имеющий форму Эйфелевой башни, который хранится у него по сей день где-то на полках шкафа. Взяв дешёвенький алюминиевый значок «на долгую память», Леви пошёл к себе домой. После этого дня и знакомства с грязно-серым блоком было ещё много дней и событий связанных с пресловутой гостиницей «Советской». Какой это был год? 1973? А, может, 1974? А, может, всё это вообще приснилось и ничего не было? Может быть, может быть.

Леви с трудом преодолевает на глазах растущие сугробы: снег немилосердно сыпет из сплошных низких серых облаков, а ветер разбрасывает его на дорогу, тротуары, проезжающие и стоящие машины, согнувшихся людей, поднявших свои воротники и капюшоны. Небо, кажется, слилось с землёй: бело-серая масса крутится, гудит и воет. Леви с усилием преодолевает участок от синагоги до Египетского мостика, его очертания смутно проглядывают через густой и размытый фильтр. Ещё дальше и ещё больше дрожат размытые очертания гостиницы «Советской», которая находится на маршруте в сторону левиного дома. Несмотря на то, что Леви только что из тёплого помещения и, что он достаточно тепло одет, ему холодно и он раздумывает, не заглянуть ли ему в холл гостиницы на пять минут, чтобы оттряхнуть там с себя снег, не постоять ли под тёплым напором воздуха, дующем сверху потолка вестибюля. Леви с трудом передвигает ноги, навалившись и упираясь грудью в снежный ветер, движется вперёд.

Он только что вышел из синагоги, где после молитвы была субботняя трапеза, состоящая из добротного горячего куска мяса с картошкой, называемым чолентом, салата, бесцветной жидкости из бутылки с этикеткой с изображенной на ней зелёной звездой, от потребления которой наступало сначала обжигающее горло тепло, а потом полная вялость тела и головная боль. Там в подвальном ресторане были застольные разговоры, тосты «Шаббат шалом», «Шаббат кодеш», были майсы — рассказы про похождения евреев-хасидов живших около двухсот лет назад. Там, в подвале синагоги, было тепло и уютно, во главе стола сидел толстый раввин в чёрном лапсердаке и шляпе, рассказывавший на ломаном русском языке дежурные хасидские притчи. Вокруг него пировала разношёрстная толпа русскоязычных выбритых мужичков с прикрытыми ермолками головами, пришедших туда в основном из-за этой самой трапезы с выпивкой — что поделать, ведь трапеза это тоже своего рода богослужение.

Как бы то ни было, тепло, полученное на Лермонтовском, улетучилось, иссякло, и Леви спешил теперь в сторону другого «Источника согрева и уюта», призрачно видневшегося из-за снежной пелены.

Перейдя Египетский мостик со сторожащими его на четырёх углах заснеженными фигурами женщин в львином теле, Леви перешёл дорогу и через густо покрытый снегом скверик, оставляя за собой взрыхлённые колеи-следы, подошёл к широкой лестнице ведущей ко входу.