Манчестерский дневник

Стеклянные двери были распахнуты, и Леви вошёл в вестибюль. Пахнуло желанным теплом помещения, сверху обдало горячей струёй воздуха — какая благодать! Леви прошёл дальше во внутрь по растянутой красной дорожке, по утоптанным протёртым коврам. Какие-то праздные люди, разговаривающие, сидящие, пьющие, курящие наполняли этот похожий на вокзальный зал ожидания холл. Руки и ноги начали согреваться, двигаться, ощущать своё существование. Кровь, почувствовав наружное потепление, стала радостно двигаться и циркулировать в сосудах. Повеселело. Всё-таки, Шаббат — это день отдыха и радости! Среди всей этой праздной массовки левин взгляд почему-то остановился на воркующей группке из трёх женщин. Почему? Что в них было необычного? Он пригляделся внимательней. Лицо одной из них показалось ему знакомым. Да, знакомым. Как так? Леви попытался напрячь свою память: да, он знал эту женщину, но откуда?!

* * *

— Ну, что какую ты хочешь? Ещё же, видимо, после такой долгой отсидки у тебя баб совсем не было? — спрашивал, настаивая Андрей Трушин.

— Никакую я, Андрюха, не хочу, — спокойно ответил Леви — дай лучше, пожалуйста, ключи от машины — я вас внизу подожду.

— Ну, как хочешь, я пойду дальше отрываться, — проронил Андрей и исчез в длинных коридорах большой сталинской трёхкомнатной квартиры, на полу которых багрянели засохшие пятна крови, видимо, от неудавшихся инъекций.

Как рассказал Андрей, «отрывание» происходило следующим образом: в этой квартире на видном, доступном для всех месте стояла банка, наполненная джефом, эфидроном, такой кустарной смесью из доступных аптечных средств: эфедрина, капель от насморка, марганцовки и кислоты.

Добровольцы-испытатели подходили со шприцами к этой банке, наполняли их, делали себе этой жидкостью внутривенные инъекции и приступали к групповым половым сношениям, к счастью, с разнополыми особями. Смысл всего этого антуража, по словам Андрея, был в том, чтобы на протяжении всего полового процесса испытывать чувство оргазма. Последствия «допинга» был в том, что после короткого его использования «пипетка» уменьшалась, сжималась и ей уже никакое средство возродиться помочь не могло. Но молодость на то и молодость, чтобы о последствиях не думать, а жить и наслаждаться сегодняшним днём. Леви покинул роскошную квартиру, принадлежащую теперь известной питерской воровке, криминальному авторитету в женском варианте, Ленке Комаровой, оставленной ей её доблестной бабушкой, скорее всего, участницей войны или Блокады, спустился по широкой начищенной лестнице, вышел во двор. Нежная заря только занималась. Ночи, чёрной ночи со звёздами, не было, просто на смену сумрачному вечеру пришло утро. На смену белой питерской ночи пришло свежее прохладное утро, полное надежд и новых сил. Леви сидел в автомобиле марки Лада 2105, в просторечии — пятёрка. Двигатель приятно урчал и Леви, удобно устроившись на водительском сиденье, включал первую передачу, трогался вперёд, останавливался, включал заднюю, возвращался. Своего автомобиля у него ещё не было и это движение вперёд назад восполняло его отсутствие. Какому мальчишке не хотелось иметь свой автомобиль? Из памяти всплывала картинка далёкого детства: он с мамой идет через дворы своего дома, в котором стоят пару автомобилей: старенький Москвич накрытый брезентом, разобранный Запорожец с подложенными под кузов стопками кирпичей вместо колёс, одинокая «Копейка». В окно этой «Копейки» и заглядывал с тоской маленький Леви, рассматривая её руль, её педали, ужасаясь от пришедшей внезапно мысли:

«Неужели у меня никогда не будет своего автомобиля?!» Ещё была одна машина марки Волга с застывшем в прыжке оленем на капоте. Она принадлежала дяде Пете, который бережливо хранил её в гараже и выезжал очень редко. В дни, когда он её начищал, он разрешал Леви иногда посидеть на упругом диване салона. Это были радостные моменты в жизни мальчишки. Теперь все эти дворы заставлены различными иномарками и даже пешим ходом надо пробираться бочком с выдохнутым из лёгких воздухом — так благосостоятельно стало население.

Утреннее небо уже подёрнулось розово-багровыми мазками ранней зари, начинался новый день, которому Леви был счастлив, как был счастлив работающему двигателю и проснувшимся серым городским голубям, и звуками первых цокающих по далёким рельсам трамваям, и скрежету метлы по сухому щербатому асфальту заспанной дворничихи в зелёном засаленном фартуке. Леви был счастлив вообще. Он не думал ни о ребятах в этой квартире, ни тем, чем они занимались, хорошо это или плохо, ни о том сколько ему их ждать. Он просто жил, растворённый этим утром и сладкими воспоминаниями своего непритязательного детства. Так бывает с водой, в которую опустили белый прессованный квадратик сахара: она остаётся внешне такой же, но на вкус уже не нейтральная, а подслащённая.

* * *

Женщина в пушистой чернобуровой шубе как будто почувствовала на себе левин взгляд, отделилась от своей группки, подошла:

— Извините, мне Ваши лицо знакомо. Вас не Леви зовут? — бегло затараторила она.