— Он вполне может говорить по-человечески, — тихо ответил Гарри, — но только с теми, кому доверяет. Это грустно, на самом деле, но доверяет он только мне, ну и Ойгену тоже. Доверял.
— Я же говорю: ты уникален, — подчёркнуто проигнорировав упоминание Мальсибера, сказал Снейп. — Потому что уж поверь мне: жалеть это ничтожество не за что. Но ты отыскал ему занятие и считай, что осчастливил — то есть сделал больше кого бы то ни было. Так что можешь жить спокойно — и если ты желаешь, можем вернуться в лабораторию, пора приступать к следующему этапу приготовления подкормки.
— Я не согласен, что его не за что жалеть, — негромко сказал Гарри, — но спорить с тобой не хочу. Поможешь мне с чарами? Запирающие я поставлю, а вот с отвлечением внимания у меня не очень.
— Помогу, — вздохнул Снейп. — Хотя я тебе уже показывал, — упрекнул он Гарри. — Помнишь формулу? — он привычно начертил её в воздухе.
— Помню, — смущённо улыбнулся Гарри, — у меня с концентрацией проблемы, слишком много сил вкладываю. Так, глядишь, все не просто внимание на этот дом перестанут обращать, но и вообще забудут о его существовании.
— По-моему, это то, что нужно, — хмыкнул Снейп. — Но как бы наши подопечные не решили, что сходят с ума, когда из ниоткуда зазвучит виолончель. Так что соберись и действуй. Начинай.
— Ага, — улыбнулся Гарри, — и Долохов со своей бригадой примется проблему решать, как обычно, надёжно и основательно.
Он сосредоточился — и повторил движение палочки Снейпа, надёжно прикрывая от любопытствующих жилище Гиббона.
Солнечный диск опустился в океан, и Гарри, который каждый день приходил сюда — сначала в сопровождении Эктора, Сириуса, Северуса и Маркуса, а потом уже, когда прошло два года, в одиночестве, позвав Ойгена и попробовав увидеть Дверь на ту сторону, молча опустился на белый песок.
Двери не было — как не было её с тех самых пор, как она неожиданно захлопнулась за ушедшим на ту сторону Мальсибером. За два минувших года, кажется, никто больше не верил и не ждал его — да и Гарри тоже приходил сюда, скорее, по привычке и из чистого упрямства. И за это время он привык потом сидеть и думать, глядя на догорающий закат. О разном. О том, как прошёл ещё один день, и о тех людях, с которыми теперь жил. Их было много, и они все были очень разными — и всё же было что-то, что их всех объединяло. Нет, не исчезнувшая метка, а... Гарри так и не нашёл за эти годы подходящего определения.
Что общего, например, могло быть между Беллатрикс Лестрейндж и Руквудом? Белла была очень похожа на Сириуса — наверное, как все Блэки. Взрывной темперамент, фанатичное упрямство, яркая эмоциональность Беллы — и холодное бездушие Руквуда, который иногда казался Гарри не человеком, а машиной. Искусственным интеллектом, как в столь нежно любимых Эктором комиксах.
А что общего между Гиббоном и Долоховым? Который, кстати, чувствовал себя отлично — может, даже лучше всех, и даже умудрялся весьма прилично зарабатывать, консультируя местных (и, кажется, уже не очень местных) обитателей соседних островов "о способах разрешения конфликтов". Вроде бы убийств после его консультаций не случалось, да и кровавых разбирательств — тоже, так что Гарри в его деятельность не вмешивался. И вот что же общего между ним, ещё и взявшимся не так давно тренировать некоторых местных "в искусстве боя и самозащиты", и несчастным Гиббоном, взрывающимся от любого показавшегося ему косым взгляда?
Или между насквозь приземленными Роули и Джагсоном и мечтателем вроде Рабастана Лестрейджа, в картины которого, кажется, можно войти — и который всё чаще пишет не островные пейзажи, а меловые скалы, поросшие вереском холмы и холодное море под низким северным небом?
Или между тем же Эктором и Северусом? Кроме, разве что, отношения к нему, к Гарри. Правда, нечто общее можно было отыскать между Руквудом и Снейпом — но всё же, всё же...
Но при этом они все на удивление спокойно и едва ли не гармонично ужились здесь — разве что не считая Гиббона. Лестрейнджи, вон, даже ждут ребёнка, а Джагсон, кажется, вознамерился отыскать себе жену среди местных женщин. Что-то было, что их всех объединяло — даже Сириуса.
Тот так и держался особняком, общаясь, по большей части, с Гарри и, как ни удивительно, с собственной кузиной — и хотя это общение чаще всего напоминало бесконечные перепалки, кажется, ни одна из сторон их так не воспринимала. Порой Сириус бывал в Британии — к его вящему изумлению, аврорат сработал так, как должно, и Блэка оправдали, даже извинившись (правда, несколько невнятно) и вполне вернув ему доброе имя.
Он все же пригласил сюда Ремуса Люпина, оказавшегося оборотнем, но вот вписаться в странноватую компанию обитателей острова Люпин так до конца и не сумел, проводя здесь только небольшую часть года.
— Это место настолько не моё, — как-то сказал он Сириусу, — что мне тяжело здесь находиться.
И тот его понял и нередко куда-то отправлялся вместе с ним — и Гарри, хотя и скучал по ним, видел, что обоим это идёт на пользу.