Мальва-девственник

Я отвел Фернана в кафе, это я‑то, — который обычно постоянно там трусит, так некомфортно себя чувствует, — я был рад показать моего возлюбленного деревенским парням и пьянчужкам. Один из них, почти карлик, которого совершенно преобразил хмель, понукавший его плясать, отдавая дань всем стриптизершам мира, тот самый, что двумя днями ранее думал, что я уже умер, схватил Фернана за рукав, решив, что Фернан немой. Он спросил, кем тот работает. Я ответил, что Фернан пишет, этот же не хотел верить и все повторял: скажи мне правду, чем он занимается? Он попытался запродать Фернана проходившей мимо белобрысой ссыкухе. Мы пили стрегу, «колдунью», ликер из одуряющих трав, что сочетает браком избранных и порой осуждает на муки.

Я спустился в каморку, где Фернан устроил себе постель, я не решался спуститься, я не решался остаться. Подумав о нашей плоти, мы рисковали дойти до банальности. Мы часами целовались, ничуть не интересуясь своими членами. Его широко раскрытые глаза заставили открыться и мои собственные, и он смотрел в них непрерывно: мы стали насекомыми. У Фернана теперь было множество лиц, в зависимости от того, близко ли я от него был или далеко, на публике или же в укромном углу, и я волновался от желания соединить их все: лик девственницы с округлым ртом и мужиковатую физиономию крестьянина, надменное лицо и лицо человека, потерявшего разум. У него были такие же руки, как у моей первой любви, невероятно красивые руки, у него была та же самая кожа, тот же торс, у него было почти то же тонкое лицо и длинные светлые волосы. Как прежде, я разделся, чтобы лечь в постель. Он ласкал мое тело и говорил о любимом брате, самом младшем, Морисе. Это была тупая скотина, всегда недовольная, вечно пьяная, с которой он дрался, удил рыбу ради единственного удовольствия отрезать угрям головы. Он проматывал отцовские деньги на попойках: Фернан помнит о времени, когда пятеро братьев возвращались на рассвете, накачанные пивом, заставая на кухне бурчащего, непрактичного, уходившего на угольную шахту отца. Я хвастался, что ношу ту же фамилию, что и обожаемый брат. Казалось, Фернан был рад признаться, что Морис меня ненавидел, что он говорил обо мне, будто о дьяволе. Мне снились обезьяны, которые в каком-то порту взобрались одна на другую, чтобы построить пирамиду. Я пошел за фотоаппаратом, но, вернувшись, увидел, что пирамида упала. Ползая во мраке по земле, непослушные обезьяны кусали меня за ноги, и раны я собирался показать отцу.