Не сам ли Гибер скрывается за этими странными персонажами, меняющими имена и предстающими в образах юного девственника, пылкого любовника, жертвы землетрясения или ученика, провожающего великого философа до могилы? Наверняка не скажешь, поскольку на страницах книги есть и три женских портрета: консьержки Мэме Нибар, которую преследуют невероятные несчастья, лукавой директрисы музея восковых фигур и молоденькой соседки, бросающей игру на пианино.В этой книге Гибер говорит без утайки, рассказывает всё о себе и других, то, о чем все думают и чего говорить не следует, и порой это даже больше, чем чистая правда.
Современная русская и зарубежная проза18+Эрве Гибер
Мальва-девственник
Hervé Guibert
Mauve le vierge
Редактор: Дмитрий Волчек
Обложка и верстка: Ольга Сазонова
Руководство изданием: Дмитрий Боченков
Корректор: Кирилл Путресцинов
Благодарим Сергея Воронцова за помощь в издании этой книги
ISBN 978-5-98144-196-7
© Editions Gallimard, Paris, 1988
© Kolonna Publications, 2014
© Алексей Воинов, перевод, 2014
Мальва-девственник
Матьё Пиэйру[1]
Как-то вечером Мальва танцевал с толстой женщиной; прижимаясь к ней, он всем телом чувствовал сквозь одежду колеблющееся и подрагивающее брюхо, сотрясаемое, словно волнами, танцем и походившее на зыбкое месиво, мявшее его, будто при морской качке, в то же время женщина всем телом ощущала его худобу.
Мальва увидел ее спустя несколько лет, он позабыл, под какую мелодию они танцевали медленный фокстрот, но во всех деталях вспомнил ощущение обволакивающей, наваливающейся плоти. Впрочем, воспоминание уже не имело никакого отношения к реальности, ибо женщина за это время похудела, стремясь соблазнить его — его или кого-нибудь другого, — жир исчез, оставив на животе и ляжках складки обвисшей кожи, а умелый хирург их отрезал. Мальва смотрел на женщину добродушно, испытывая благодарность. Глядя на ее теперешнее тело, выставленные напоказ глубоким декольте точеные плечи, он счел себя хранителем тайны, являвшей его взгляду стать мейстерзингера. Женщина, бывшая, собственно говоря, оперной дивой, с особым старанием уничтожила все снимки, на которых была толстой. Но Мальва сохранил воспоминание о былой тучности, запечатленной его собственным телом: достаточно было лишь явить миру свою худобу, и в ней, будто в зеркале, отразятся телеса женщины, которую он однажды обнял.
Мальва сдружился с кусочком шерстяной материи, слишком неловко связанной и бесформенной, чтобы служить шарфом (а платок вышел бы из него даже смешным, ибо петли были сплетены из ангоры, которая лишь усиливала насморк), и хранил его в шкатулке, спрятанной в глубине шкафа, словно сокровище, которое он доставал каждый вечер, оставшись один и выключив свет из страха, что соседи заметят его сквозь жалюзи.
Он разговаривал с этим лоскутком. Он бы охотно помечтал о перчатках или трусиках, но мечта эта была слишком тайной, слишком сильной и слишком нелепой, чтобы представить, что на земле есть руки, согласные выполнить для него эту работу, если бы однажды его просьба прозвучала вслух. Нет, не было ни перчаток, ни приносящих наслаждение шелковистых трусиков, был всего лишь лоскут, жалкая ветошь, которую он всякий раз неистово пачкал.
Другая женщина дала Мальве гвоздь и сказала: храни его, он принесет удачу, — и Мальва сразу же понял, что этот гвоздь к несчастью. Как то, что пронзило ладони и ступни Христа, может принести счастье? Он сразу же ловко и незаметно выронил гвоздь, беззвучно избавившись от него, — тут он проявил искусство фокусника, ибо гвоздь должен был сразу зазвенеть в водосточном желобе.