Мальва-девственник

Мэме осталась в тесной комнатушке среди медалей и кубков, вырезок из журналов, редких фотографий, на которых был запечатлен Поль во время своей безумной гонки. Она сходила на набережную[7] и купила там золотую рыбку, которую назвала Пополь. Она говорила с ней. Она обзавелась аксессуарами для украшения аквариума, водорослями, галькой и кислородной трубочкой. Она никогда не забывала насыпать корм, который не очень приятно пах мокрыми опилками. Она радовалась, что Пополь здоров, что герани и гортензии возле ее окна самые красивые в квартале. Сын навещал ее редко. Так и шло время до тех пор, пока одна реставрационная компания не возвела, затянув брезентом, леса у фасада здания. Мэме приметила в бригаде рабочих мальчонку-араба, смотревшего на нее с невероятной нежностью, но вскоре про это забыла. Однажды он постучался в окно комнатушки, она открыла. Он сказал: здравствуйте, мадам, я могу войти? Как только она затворила дверь, он сказал: я люблю тебя! — страстно поцеловал ее, повалил на кровать, раздел и овладел ею. На следующий день он ушел из молодежного общежития и переселился в ее комнатушку. Они занимались любовью весь день и всю ночь. Мэме никогда не испытывала подобного трепета с Пополем. Ей было пятьдесят, ему двадцать пять, но они нравились друг другу.

Рабочие увезли брезент и леса, а Мони остался в ее комнатушке, он оставлял Мэме утром, чтобы трудиться на новой стройке. Тогда и случилось несчастье: на него упала балка, а вслед за нею огромная свинцовая глыба, ноги были переломаны, их пришлось ампутировать. По возвращении из больницы Мэме взяла его в свою комнатушку, он лежал, распростершись на кровати, они занимались любовью с прежним пылом. Не в силах передвигаться, Мони начал рисовать морские пейзажи и закаты. Поскольку Мони получил после несчастного случая большую компенсацию и ему была обеспечена пожизненная пенсия, он решил повезти Мэме в Алжир, чтобы представить ее родителям. Перед поездкой они зажарили золотую рыбку, бедненького Пополя, на которого Мэме больше не могла глядеть, завернули его в фольгу и спустили в унитаз.

Мэме вернулась из Алжира, огорошенная путешествием на самолете: она ела на высоте тысячи метров над землей, и все было горячим, и в пакетике имелась горчица, и вода в стаканчиках, и все это бесплатно. На снимках, которые она привезла, Мэмэ была вместе с Мони в семейной касбе: она позировала в национальном костюме, сидя верхом на осле. Вернулась не одна, но с большой печалью в глубине сердца: она знала, что однажды Мони ее оставит, несмотря на то, что у него нет ног; в Алжире у него с детства была невеста, к которой он скоро вернется. Уверенность в расставании всё переменила. От волнения Мэме спряталась поплакать, когда заметила, что Мони чистит зубы ее щеткой, для нее это было главным знаком любви, она не понимала, почему Мони бросает ее. Через месяц он снова сел в самолет, и она никогда больше не получала от него вестей.

Однажды утром, раскрыв ставни, Мэме не увидела гераней и гортензий, их ночью украли. В тот же вечер с ней случился удар. Соседка вызвала врача, кровь в венах Мэме билась так сильно, что сломался тонометр. Ее отвезли в больницу. Были летние каникулы, не нашлось никого, кто мог бы ее навестить. Она сказала медсестрам, что одна из съемщиц в ее дворе была звездой мюзик-холла и обязательно навестит ее, как только начнется сезон, медсестры ей не поверили.

Эта женщина — З.[8] — навестила ее в Отель-Дьё[9]. Она принесла ей браслет. Мэме лежала в отдельной палате с телевизором. Чувствовала она себя хорошо, немного похудела, больше не ела жирного и сладкого. Она скучала по своей кошке, Григри, которую взяла к себе соседка. Цветную фотографию кошки она хранила на ночном столике. 3. навещала ее много недель подряд, потом она должна была уехать на гастроли. Вернувшись, она узнала, что у Мэме был еще один удар и ее перевели в Сальпетриер. Половина тела была парализована. Поскольку в той половине находился и речевой центр мозга, говорить Мэме не могла. Она лежала в общей палате корпуса нервных болезней, пристегнутая ремнями под белым покрывалом с зеленой каемкой к кровати-гробу. Увидев меня, она начала плакать и тереть мою руку. По зонду сразу же побежала струйка мочи. Ее сын Жожо, склонившись, говорил с ней, как с ребенком. У нее украли часы и халат. 3. надела ей новые часы на запястье и вынула из пластикового пакета все свои косметические принадлежности, за которыми специально зашла перед этим в гримерную. Она намазала ей губы помадой и накрасила веки. Я протянул Мэме карманное зеркальце с благостным рисунком, чтобы она могла на себя посмотреть. Она повторяла: да, да, да, да, да… на разные лады, будто длинную жалобу, то соглашаясь, то протестуя. Больше она не могла произнести ни одного слова. Мы протянули ей доску с мелком, и она попыталась с трудом начертить три палочки. Все мы в комнате замерли в ожидании, что эта женщина что-то сообщит, но должны были забрать доску, так как ее рука падала от усталости.