Вы друг друга стоите. И каждый обрел желаемое. Лепите один из одного нечто третье. И гуси, и свиньи одинаковы.
Уинтроп Ван'e смотрел на лик Единой Формы. Три сиамских близнеца – ренвуар, мальформ и их единение. Бог. Вера. Общее дело. Симбиоз. Форма. Единство. У него много названий, но цель одна. Это нить между нами. Зыбкая грань мира и гармонии. Понимания и принятия. Зеркала и смотрящего в него.
От мыслей о всяческих големах и божественных играх кружилась голова. Или этому виной та самая особая атмосфера в храме Формы.
Свечи, ладан, ряды скамей, разноцветный калейдоскоп витражного круглого окна под самым потолком, запах камфоры, дерева и книжной пыли, отголоски хорового пения, которое давно кончилось, но, казалось, все еще витает под сводами.
Какая-то непосильная тяжесть и невероятная легкость. Как они здесь соседствуют? Ах, да, это же Единство!
Очередная служба в храме Формы завершилась. Люди и мальформы покинули зал, а он так и остался сидеть тут.
– Уинтроп, – прошуршал подобно страницам тихий мужской голос где-то позади. – Нас вызывают. Пришло письмо от Милтонов.
– В Милтон Хаус? – спросил он, не обернувшись и глядя на свои туфли. – Из того самого дома, где все так повернуты на мальформах? Где мальформ есть у всех и каждого? У каждой завалящей помощницы кухонной работницы?
– Именно, – через минутную паузу прозвучал тот же голос, который отвлек Уинтропа от размышлений. – Почему ты так рассвирепел?
– Это не так. И ты это знаешь. Ты знаешь все. Это не из-за мальформов, а виной тому Милтоны… Не слишком жалую я подобные богатые дома и их причуды.
Ван'e наконец встал и посмотрел на другого себя, если так можно назвать мальформа. На свое преломленное отражение, на то, что вовсе не ненавидел, а любил всем своим существом. На голема, который слеплен не из глины, а из материала куда более тонкого и сложного – из потаенных уголков его разума.
– А почему ты не пошел со мной на службу?
– Чтобы ты побыл один.
– Но это не значит…
– Это не значит, что я должен следовать за тобой тенью, Уинтроп.
– Или я за тобой, – улыбнулся тот. – Так что же ты делал?
– Молился, как и ты, только в уединении. В саду.
– Хм, я не молился. Просто скучал без тебя, ожидая когда служба закончится. Мне не о чем просить, у меня есть все.
Перед ним стоял юноша. Он так походил на человека. На самого прекрасного из всех мужчин. Его ресницы вспорхнули, пыльца с них осыпалась. Сейчас на Уинтропа взирали огромные красно-желтые глаза, напоминающие узор на крыльях бабочек павлиноглазок. Они манили и пугали одновременно. Под красным плащом затаились крылья. Только это отличало Ио от нас, людей. Но Уинтроп бы и не желал, чтобы тот был человеком. Он любил его именно за это.
– Ио, а нам что за дело до Милтонов? Не будет ли лучше, если отец самолично почтит визитом столь благородное семейство?
Тот покачал головой, отчего чешуйки с его белоснежных волос и бровей полетели в разные стороны. Ио стоял в кругу пестрого света от витражного окна. А Ван'e показалось, будто того окружала вовсе не пыль, а сверкающие звезды.
– Взгляни сам, – Ио протянул ренвуару письмо.
– Оно адресовано отцу, а не нам. Когда ты вообще успел получить его?
– Профессор нашел меня и попросил заняться этим.
– Он был тут? Странно. Почему тогда не присоединился к службе?
– Мне показалось, он очень спешил.
– И кто на этот раз? – вздохнул ренвуар. – Очередная служанка?
– Ты не дочитал?
– Нет, только первую строку. Достаточно, что оно от Милтонов и не для меня, – Уинтроп сложил письмо пополам и вернул его Ио.
– Эклюзия произошла у дочери покойного лорда Милтона и леди Милтон. У Эдит.
Ван'e присвистнул, а затем добавил:
– Тогда точно нам там делать нечего.
– Ты знаешь своего отца лучше, чем я, – парировал Ио. – Значит у него нет времени на Милтонов. И, в конечном счете, нам ведь тоже стоит расти… Развиваться. Нельзя же быть вечными практикантами… Тут сказано “профессор Ван'e”, никаких уточнений.
– Не просто “профессор Ван'e”, – вставил Уинтроп. – а “дорогой профессор Ван'e”!
– Хорошо,
– Правда я еще им не стал.
– И не станешь, если будешь отказываться.
– Я бы предпочел провести день иначе, но вынужден согласиться, иначе ты меня не оставишь в покое. И Милтоны, наверняка. Ничего не поделаешь…
– Мы не можем его подвести. Работа есть работа. Тем более это промысел Единства.