Мальчишка в сбитом самолете

Баушка Анюта засмеялась, рассказала про мужа-кузнеца, про дочерей — учителей и агрономов, про Петра-офицера, про Николая-литейщика.

— Какие ж мы буржуи — своими все руками.

— Ну да, — не верил Халера, — такие хоромы. Комнат сто.

— Так уж и сто! — Баушке нравится, когда хвалят ее маленький чистенький домик. — Всего-то три да кухня.

— А чего тут кроватей нету?

— А это столовая, здесь семья обедает, ужинает.

— Господь, Спаситель ты наш! — запомнил Халера. — Живут же люди!

В сарае всполошились куры, заорал петух.

— Хорь окаянный! — Баушка побежала в сарай, Халера — за ней.

Долго они были в сарае, гоняли кого-то, шумел и, вернулись в навозе, довольные. Халера замахал руками:

— Он, черт, гад то есть, в нору пролез, такой весь узкий стал, как ремень, я бы его кирпичом, да жалко! Жалко, что кирпича под рукой не было. Такой чернявый, глазки маленькие, хи-итрые!

Баушка добавила, что хорь еще и вонь пускает, куры от запаха падают с насеста, а он их — цап! Халера слушал, открывал рот: ему-то старушке и рассказать нечего. Ну, крысы у них в бараке пешком ходят, ну, ребенка покусали — кому интересно.

Проснулся дед Иван, покивал нам и пошел умываться. Халера следом за ним поплелся на кухню — сперва поглядеть, а потом и самому подставить ладони под рукомойник. Здесь дед Иван разговорился: спросил, на каком производстве парень руку повредил. Парень ответил: «На глупом».

Потом все завтракали, чинно и молча, а после мы с Халерой валялись в саду, Халера обкусывал яблоки, горевал, что нету у него такой родни, с коровами и хорьками. Такой доброй старушке он бы воду носил, корову доил и вообще! А с дедом бы дрова колол. Мировой дед!

— Только собаки у нее нет, — сказал в задумчивости Халера и, увидев мое лицо, закричал: — Ну и пускай нету, ну и целей будет! А вообще-то мне здесь уже скучно. Тихо, как в церкви.

Я прислушался, присмотрелся. Стволы старых вишен исходили янтарным соком, гудели пчелы, у забора колосилась крапива. Конечно, если сидеть или лежать, то скучно. Баушке присесть некогда, одна хозяйка на весь дом, с сараями, чуланами и скотиной.

— Давай потихоньку сбежим, — предложил вдруг Халера. — Она не обидится, она добрая. Да и твои тебя заждались…

— Зачем же убегать, — сказала баушка Анюта: Халерин звонкий голос разносился далеко. — Я же тебя не держу. — Она навязала Халере узелок с яйцами, парень выглядел с ним нелепо, но крепился. — Приходи, когда захочешь, — дорогу знаешь…

— Хоря ловить? — неумело улыбнулся Халера, и она покивала.

Мы вышли на улицу, и Халера сунул узелок мне:

— Мамке отдашь — маленькой нужно. Когда подошли к дому и ноги мои стали заплетаться, Халера посмотрел на небо: — Может, ко мне подадимся?

— А может, к нам? — увидел я в окошке маму: она смотрела на меня очень серьезно и задумчиво.

Дед, слышал я, стучал железками в сарае.

— Дед меня не прибьет? — спросил сам себя Халера. — Ближних любить надо.

Мы вошли в калитку, увидели постаревшего, слабого деда.

— Совсем Гришке плохо, — сказал он, губы его покривились.

— Ладно, дед, — вздохнул Халера. — У меня вон Пашка помер…

Вышла баба Дуня, обняла Халеру, и вместе они заревели. Халера показывал мне кулак: не смотри, не смейся. Не до смеха мне, парень, не до смеха…

Потом я проводил Халеру до его халупы без окон и мебели. Баба Дуня предлагала «остаться пока, а там видно будеть», парень отмахивался: ему домой надо — вдруг кто придет, а хозяина нету. «Кто» — это Пашка, брат и единственная родная душа, в смерть которого Халера не больно-то верил: мало ли что наговорят! Сам-то он его, мертвого, не видал.

— Я находить к тебе буду, — сказал бабе Дуне Халера, и бабушка вздохнула:

— Находи, находи, я тебе всегда рада.

— Знаю, — сказал Халера. — Я людей-то вот как вижу, насквозь. Ты сердечная и несчастная.

Мы стояли на краю Ямок, странного изрытого поселка, где там-сям лепились хибары. Ближние к нам уже рушили бульдозеры — завод расширялся.

— Придет Пашка, где жить будет? — пугался Халера.

— Квартиры дадут, — не больно-то верил я сам себе, — с газом.

— Газ — это здорово, — сказал Халера, — ни дров тебе, ни керосина. — И без перехода: — А почему Ямки?

Я с удовольствием объяснил, что знал: тут глину брали для кирпичей и горшков, вот и понарыли ямы. Халера слушал, помалкивал, сказал потом, что я умный, как Пашка, — тот тоже книжки читал и брату случаи рассказывал. Из жизни.

— А старушка твоя тоже ничего, только жить бы я там не стал. Все у нее чистенько, правильно… Столовая… Сдохнуть можно!

— Так вот и жить надо, по-людски, — посмотрел я на Халеру. Ну прямо Гек Финн, только трубки не хватает!

И словно в ответ на мои мысли Халера вытащил из оборванных штанов сигарету и зажигалку, щелкнул, затянулся, пустил дым через нос:

— Небось хочешь? — Я покачал головой: сам дыми, паровоз! — А собаку я тебе поймаю, — ударил по больному Халера.

— Ты бы деду поймал, черт паршивый! Не мог, что ли?

— Ну, мог, — потоптался Халера, — только та, другая, тоже жить хочет.

Мы расстались. Дома народ хмурый. Дед ни на кого не глядит. Баба Дуня шепчет маме:

— Травка такая есть.

Какая там травка! Чем только дядьку не поили, не растирали!