Магические числа

Сундбек кивнул.

Кагот с тяжелым вздохом осторожно положил на стол газетный лист.

Догадавшись, чем так расстроен Кагот, Амундсен сказал:

– Господа несколько неточны: и у норвежцев, как и у русских, в далекой древности не было письменности. Создать письменность для какого-нибудь языка сейчас не так сложно. Датские миссионеры, к примеру, создали на основе латинского алфавита, того самого, которым и мы пользуемся, письменность для гренландских эскимосов и перевели на них некоторые молитвы.

– Значит, и для чукотского языка тоже можно придумать такие значки? – спросил с надеждой в голосе Кагот.

– В принципе можно, – ответил Амундсен.

После ухода Кагота Сундбек сказал:

– Все-таки надо попробовать научить его читать.

– Но какой грамоте вы будете его учить? – спросил Амундсен. – Он не знает норвежского и русского, значит, учить его надо английской грамоте?

– Можно пока дать ему простейшие понятия о буквах и счете, – сказал Сундбек. – Думаю, что для такого сообразительного человека, как Кагот, это не составит особого труда.

– Ну что же, – помедлив, проронил Амундсен, – попробуйте.

Стол в кают-компании был прибран, посуда вымыта, и когда Кагот снова появился в залитой светом кают-компании, он заметил на одном конце стола, под портретом королевской четы, раскрытую толстую тетрадь, одну из тех, какими пользовались для записи магнитных наблюдений. Рядом лежали два остро отточенных карандаша. Кагот сразу же догадался, что все это было приготовлено для него.

Первым учителем был Олонкин. Он начертил на бумаге ту же самую букву, с которой начинал Першин в яранге, и заявил, что это самая первая буква, главный знак в письменном разговоре – «А».

Так стоял великий шаман Амос, передавший Каготу свое могущество. Широко расставив ноги. На макушке его малахая торчал черный вороний клюв.

Затем Олонкин написал русские и норвежские слова, хорошо известные Каготу по звучанию. Это были «чай» и «фрам». Значение этих слов было также известно Каготу. Теперь ему надо было запомнить их письменный облик.

Он всматривался в очертания этих слов, пытаясь найти в них зримое отражение смысла и значения. В слове «чай» первый знак напоминал какой-то инструмент, приспособление, за ним снова знакомый Амос, последний знак с маленьким кривым облачком поверху не вызывал никаких чувств. Норвежское слово «Фрам» опять со знакомым Амосом заканчивалось ломаным знаком, отдаленно напоминающим часть южного горизонта в хорошую погоду, когда на фоне ясного неба высвечивались зубчатые вершины горных хребтов.

Олонкин, заставив несколько раз произнести эти слова, попросил Кагота скопировать их в тетрадь. Карандаш, так ловко сидящий в пальцах Олонкина, никак не хотел держаться в неуклюжих пальцах Кагота. Он выскальзывал, падал и раз даже вовсе скатился под стол. От непривычных усилий удержать непослушный инструмент у Кагота на лбу выступили мелкие капельки пота.

– Давайте отдохнем! – наконец взмолился он.

– Хорошо, – смилостивился Олонкин, искренне недоумевавший, как это взрослый человек не может овладеть таким простым инструментом, как карандаш.

Передохнув, Кагот снова взялся за карандаш и попробовал изобразить на бумаге нечто подобное букве «А». Однако вместо того чтобы вывести ровные линии, кончик карандаша прорвал бумагу и в довершение сломался, и кусочек черного пачкающего камня, торчавший из дерева, покатился по белой бумаге. Издав неопределенный звук то ли сожаления, то ли разочарования, Кагот бросил на бумагу непослушный карандаш.

– Не волнуйтесь, – утешил его Олонкин. – Не надо так сильно нажимать на карандаш, надо вести его легко, и он сам будет писать.

– Господа! – подал голос Амундсен, вместе с другими с интересом наблюдавший за попытками Олонкина научить повара держать карандаш. – Очевидно, ему мешает наше присутствие. Давайте оставим их одних. Может, так дело пойдет на лад.

И в самом деле: Кагот под испытующими взглядами членов экспедиции терялся, только одна мысль была у него – как бы не упустить из рук это вертлявое и неверное орудие письма.

Когда в кают-компании остались лишь Кагот и Олонкин, учитель взял другой карандаш.

– Попробуйте еще раз.

Результат был тот же самый. В отчаянии Кагот протянул обратно Олонкину карандаш.

– Нет, я больше не могу! Ничего у меня не получится.

– Вы напрасно так быстро сдаетесь, Кагот. Тут надо проявить терпение, – спокойно сказал Олонкин. – Возьмите карандаш, тетрадь и поупражняйтесь сами.

Кагот без особой охоты захватил с собой в каюту карандаш и тетрадь и, прежде чем лечь спать, сел за небольшой столик возле иллюминатора. После нескольких попыток он уразумел, что карандаш следует держать легко, даже с меньшим напряжением, чем держишь чубук курительной трубки. И вести кончиком пачкающего камня надо как бы на весу. В результате ему удалось наконец-то изобразить букву «А», Амоса, как он ее мысленно называл. Поупражнявшись, он довольно легко срисовал два слова, написанные Олонкиным в его тетради: «чай» и «Фрам».