Мадам Мидас

– Самый большой филантроп Мельбурна, – ответил Гастон с легкой презрительной ухмылкой.

– Велика Артемида Эфесская![62] – с издевкой сказал Калтон. – Мистер Меддлчип ужасно страдает от избытка денег и должен избавляться от них, чтобы не быть раздавленным, подобно Тарпее, щитами сабинян[63], вот потому его и называют филантропом.

– Но ведь он творит добро, разве не так? – спросила Мадам.

– Если верить рекламе, – фыркнул Калтон. – О да! Он даст тысячи фунтов на любые публичные нужды, но личная благотворительность в его глазах – пустая трата денег.

– Вы очень строги к нему, – со смехом сказала миссис Вилльерс.

– Ага! – воскликнул Ванделуп. – Мистер Калтон, как и я, считает, что нет смысла иметь друзей, если ты не имеешь возможности ими злоупотреблять.

– А получив такую возможность, вы полностью ею пользуетесь, – вызывающе заметила Китти.

– Я всегда беру все, что могу заполучить, – издевательски ответил Гастон.

Девушка задрожала, и Калтон это заметил.

«Так, – сказал себе этот проницательный чтец характеров, – между этими двумя что-то есть… Бог мой! Я подвергну своего французского друга допросу с пристрастием».

Ванделуп и Калтон попрощались с дамами, отправились пешком на станцию Сент-Килда, сели в поезд – тут-то Калтон и приступил к своему допросу. Но с тем же успехом он мог задавать свои хитроумные вопросы скале, а не Гастону. Этот умный джентльмен сразу раскусил адвоката и то и дело дурачил его колкими ответами, сбивая с толку полнейшим хладнокровием.

– Признаюсь, – сказал Калтон, когда они пожелали друг другу доброй ночи, – вы меня озадачили.

– Язык дан нам для того, чтобы скрывать свои мысли, – с улыбкой заметил мистер Ванделуп. – Доброй ночи!

И они расстались.

«На сегодня комедия закончена, – подумал Гастон, шагая домой. – И она была так похожа на настоящую жизнь, что зрителям и в голову не пришло, что то было лишь произведение искусства».

Он ошибался. Калтону в голову это пришло.

Глава 9 Профессиональный филантроп

У нас есть профессиональные гости, напрашивающиеся к обеду, профессиональные красавицы, профессиональные христиане, – так почему бы не быть и профессиональным филантропам? Наш блестящий век отвергает слово «милосердие», поскольку от него слишком уж отдает тайными пожертвованиями. Итак, на смену слову «милосердие» пришло длинное слово «благотворительность», куда более модное и всеобъемлющее. Милосердие, самую кроткую из христианских добродетелей, давно развенчали, и его место заняла крикливая хвастунья Филантропия, которая вершит дела в самой показушной манере и громко приглашает мир полюбоваться ее щедростью и восславить ее за это. Милосердие, скромно прикрывшись капюшоном, отправлялось в дома бедняков и с улыбками предлагало свои дары. Нынешняя филантропия строит богадельни и больницы и бранит бедность, если та слишком горда, чтобы занимать эти здания. А на кой черт в самом деле бедности гордость? Гордость – слишком роскошная и дорогая вещь; она по карману только богатым, которые могут себе позволить рядиться в нее, потому что за нее заплачено.

Мистер Меддлчип был богат, поэтому купил большой запас гордости и всегда в нее облачался. То не была личная гордость – он не был красив; то не была фамильная гордость – он не знал даже своего дедушки; то не была и материальная гордость – для этого у него был переизбыток денег. Нет, то была злая, подлая, вкрадчивая гордость, в которую он драпировался, как в плащ. И при том притворялся очень скромным человеком, хранящим деньги лишь для того, чтобы снабжать ими бедных.

«Нищих вы всегда имеете с собою»[64] – разве мистер Меддлчип этого не понимал? Спросите стариков и старух в богадельнях, и они ответили бы: «Да». Но спросите опустившихся обитателей трущоб, и они бы, наверное, сказали: «Меддлчип, а енто еще кто такой?»

Не то чтобы великий Эбенезер Меддлчип был безвестен – боже упаси! Он был депутатом колонии, он заседал в Парламенте и часто говорил на тамошних расширенных заседаниях о процветании страны. Он закладывал здания. Он открывал общественные собрания. Вообще-то, Меддлчип влезал в любое публичное дело, которое могло принести ему известность, но никогда не покровительствовал кому-то лично, упаси бог! Он никогда не делал добра тайком, краснея, если оно становилось известным. Если б мистер Меддлчип и покраснел, то только от злости на то, что его доброе деяние не предали гласности.

Эбенезер Меддлчип приехал в колонию в ее ранние дни и, будучи проницательным человеком, пользующимся любым оживлением в делах, заработал кучу денег. Он был честным – то есть честным в нынешнем растяжимом понимании этого слова – и, сколотив состояние, занялся кое-какими покупками. Меддлчип купил грандиозный дом в Тураке, потом купил жену, чтобы она делала честь этому грандиозному дому, а когда домашние дела были улажены, купил популярность, которая была чуть ли не самой дешевой выставленной на продажу вещью.