Ванделуп же понятия не имел, какой ему приготовлен сюрприз. Он думал, что старый друг, с которым ему предстоит встретиться, – это кто-то из Балларата, знакомый его или Мадам Мидас. Даже в самых диких фантазиях Гастон не представлял, что это будет Китти, иначе его хладнокровная беспечность в кои-то веки дрогнула бы при мысли о двух не безразличных ему женщинах под одной крышей. Однако неведение есть блаженство… И мистер Ванделуп, тщательно облачившись в вечерний костюм, надел шляпу и пальто и, поскольку вечер стоял хороший, решил прогуляться через Фицрой-гарденс до станции.
Было приятно шагать через сады под золотистым закатным светом; зеленые аркады деревьев выглядели восхитительно прохладными после ослепительного сияния солнца на пыльных улицах. Идя ленивым прогулочным шагом, Ванделуп вдруг почувствовал прикосновение к плечу и круто повернулся: из-за своего прошлого он всегда испытывал навязчивый страх быть пойманным. Но человек, который привлек его внимание подобным образом, был всего лишь Пьер Лемар. Он стоял посреди широкой асфальтовой дорожки – грязный, оборванный, весьма зловещего вида.
С тех пор как Пьер покинул Балларат, он не сильно изменился, если не считать того, что стал еще неряшливей. Как всегда, он угрюмо надвинул шляпу на глаза; по его виду было легко определить, что бедолага ведет жизнь бродяги. Несколько соломинок говорили о том, что Лемар весь жаркий день провалялся на зеленом дерне в тени деревьев.
Раздраженный этой встречей, Гастон бросил быстрый взгляд по сторонам, чтобы проверить, не наблюдают ли за ним. Но проходящие мимо люди были слишком заняты своими делами и удостаивали грязного бродягу и разговаривающего с ним молодого человека в вечернем костюме лишь мимолетными взглядами. Это успокоило Ванделупа.
– Ну, друг мой, – резко сказал он немому, – что тебе нужно?
Пьер сунул руку в карман.
– О, конечно, – издевательски ответил мистер Ванделуп, – денег, денег, всегда денег. Ты что, принимаешь меня за банк, из которого вечно можно тянуть деньги?
Немой ничем не показал, что слышит эти слова; он стоял, угрюмо покачиваясь взад-вперед и жуя травинку, которую снял со своего пиджака. Молодой человек вынул соверен и отдал Пьеру.
– Вот, это в последний раз. И больше не беспокой меня, не то, даю слово, – Гастон бросил на Пьера презрительный взгляд, – я непременно предам тебя в руки закона.
Пьер внезапно вскинул глаза, и Ванделуп уловил в них блеск под тенью полей шляпы.
– О! Думаешь, для меня это будет опасно? – весело сказал он. – Ничуть, уверяю тебя! Я джентльмен, причем богатый, ты же – нищий с дурной репутацией. Кто поверит твоему слову против моего? Клянусь честью! Твоя самонадеянность просто забавна. А теперь уходи и не беспокой меня больше, иначе, – он кинул на Пьера острый взгляд, – я выполню свое обещание!
Ванделуп холодно кивнул немому и весело зашагал дальше под тенью густых дубов, а Пьер посмотрел на соверен, сунул его в карман и неуклюже потащился в противоположном направлении, даже не оглянувшись на своего покровителя.
Дойдя до улицы, Ванделуп сел в кеб, велел ехать на станцию Сент-Килда, на Элизабет-стрит, и погрузился в глубокое раздумье. Пьер не на шутку его раздражал. Никак от него было не избавиться! Немой продолжал время от времени появляться, как мумия на египетском пире, чтобы напоминать Гастону о неприятных вещах[59].
– Черт бы его побрал! – сердито пробормотал Ванделуп, сойдя у станции и расплатившись с кебменом. – От него больше неприятностей, чем от Крошки. Она поняла намек и ушла, но этот человек, клянусь честью… – Он пожал плечами. – По части навязчивости – он сам дьявол!
Всю дорогу до Сент-Килды француз продолжал размышлять на эту неприятную тему, прикидывая, как бы ему отделаться от неуступчивого друга. Он не мог открыто дать ему от ворот поворот, поскольку Пьер знал о его личной жизни больше, чем хотелось бы молодому человеку. Немой мог оскорбиться, а Гастон не хотел рисковать – в данном случае риск мог грозить ему разоблачением.
– Тут можно предпринять лишь одно, – тихо сказал Ванделуп, шагая к дому миссис Вилльерс, – испытать удачу, попробовав жениться на Мадам Мидас. Если она согласится, мы сможем уехать в Европу как муж и жена. Если не согласится, я уеду в Америку. В любом случае Пьер потеряет мой след!
С этой утешительной мыслью Гастон вошел в дом, и слуга проводил его в гостиную. Огни в комнате не горели, поскольку еще недостаточно стемнело, и Ванделуп улыбнулся при виде пылающего камина.
– Клянусь честью! – сказал он себе. – Мадам знобит, как всегда.
Слуга удалился, оставив Ванделупа в большой комнате, освещенной мягкими сумерками и переливчатыми отсветами пламени на потолке. Француз подошел к огню скорее по привычке – и внезапно наткнулся на большое кресло, стоящее почти вплотную к камину. В кресле сидела женщина.
– А! Спящая красавица! – беззаботно сказал Ванделуп. – В подобных случаях надлежит поцеловать ее, чтобы разбудить.