Мадам Мидас

Войдя в отель, посетители обязательно видели старого Саймона – флегматичного толстяка в рубашке и белом фартуке, обычно сидящего с сонным лицом в кресле в конце бара, покуда его дочь, вострая красноносая девица тридцати пяти лет, обычно заявляющая, что ей двадцать два, подавала выпивку.

Миссис Твексби давно уже покинула этот мир, и шустрая красноносая девица должна была служить отцовским утешением. На самом деле она представляла собою как раз обратное, и Саймон частенько жалел, что дочь не отбыла в лучший мир за компанию со своей матерью. Худая, чопорная, с пронзительным голосом и брюзгливым нравом, мисс Твексби до сих оставалась старой девой, и даже то, что она являлась наследницей своего отца, не смогло подвигнуть ни одного юношу Балларата повести ее к алтарю. Из чего следует вывод, что нрава мисс Твексби была отнюдь не золотого, держа отель и его обитателей – включая собственного отца – в ежовых рукавицах.

Мистер Вилльерс часто посещал «Акацию», и в тот день, когда там появился Пьер, он беседовал в темном зале со старым Твексби, попивая бренди с водой. Немой шагнул в бар прямиком с пыльной дороги и, перегнувшись через стойку, ткнул под нос мисс Твексби письмо.

– Счета? – резко спросила девица.

Пьер, конечно же, не ответил, а только прикоснулся к своим губам, показывая, что он немой. Мисс Твексби, однако, поняла этот жест по-своему.

– Хочешь выпить, – сказала она, презрительно вскинув голову. – Деньги есть?

Пьер показал на письмо, и хотя оно было адресовано ее отцу, заправлявшая всем мисс Твексби вскрыла его и обнаружила, что письмо от Арчибальда Макинтоша. В послании говорилось, что подателя сего, Пьера Лемара, нужно обеспечить ночлегом, едой, выпивкой и всем остальным, что ему еще потребуется, а плата будет за ним – за Макинтошем. Еще там добавлялось, что податель сего – немой.

– А, так ты немой, вот как, – сказала мисс Твексби, складывая письмо и любезно глядя на Пьера. – Хотелось бы мне, чтобы кое-кто тоже был немым – тем меньше нам приходилось бы болтать!

Это заявление трудно было оспорить.

Честная Марта – ибо наследницу Твексби звали Мартой, – недолго думая, отправилась в дальний зал, прочитала отцу письмо и стала ждать его указаний, потому что всегда ссылалась на Саймона как на главу дома… Хотя, откровенно говоря, никогда не выполняла его распоряжений (не считая тех случаев, когда они совпадали с ее собственными пожеланиями).

– Думаю, все будет в порядке, Марта, – сонно проговорил Саймон.

Марта решительно заверила, что все и вправду будет в порядке, иначе она всем задаст! Потом промаршировала обратно в бар, достала для Пьера кувшин пива – не спрашивая, что тот будет пить – и велела ему вести себя тихо. Последнее замечание было совершенно излишним, учитывая, что Пьер был немым.

После этого Марта уселась за стойкой и возобновила чтение романа «Герцогиня герцога, или Загадка модистки». В романе описывались герой-герцог с наклонностями двоеженца и добродетельная модистка, которой докучал вышеназванный герцог. Все события романа были очень занимательными и неправдоподобными, и доставляли мисс Твексби массу удовольствия, судя по ее проникновенным вздохам.

Тем временем Вилльерс, услыхав имя «Пьер Лемар» и зная, что тот нанялся на участок Пактол, явился посмотреть на него и попытаться выудить сведения насчет самородка.

Сперва Пьер вел себя нелюдимо и мрачно пил пиво, надвинув старую черную шляпу на лоб так низко, что из-под полей виднелись только его глаза да кустистая черная борода, но обходительность мистера Вилльерса вкупе с преподнесенной полукроной возымели свой эффект.

Поскольку Пьер был немым, мистер Вилльерс сперва озадачился – как вести с ним беседу? Но в конце концов он вытащил листок бумаги и начертил грубый набросок самородка, который и показал Пьеру. Однако француз упорно не понимал, в чем дело, до тех пор пока Рэндольф не вытащил из кармана соверен и не указал сперва на золото, а после – на рисунок. Тут Пьер закивал, показывая, что понимает. Тогда Вилльерс нарисовал участок Пактол и, продемонстрировав Пьеру рисунок, спросил его по-французски, не там ли до сих пор самородок. Лемар покачал головой, взял карандаш и нарисовал грубое подобие лошади, коляски, а в коляске изобразил квадратный ящик, чтобы дать понять, что самородок уже в пути.

«Вот те на! – сказал себе мистер Вилльерс. – Самородок не у нее дома, и она куда-то с ним едет… Интересно, куда же?»

Пьер, который не умел писать, имел привычку рисовать картинки, чтобы выразить свои мысли; он пихнул Рэндольфа локтем и показал ему набросок человека с ящиком в руках.

– Аукционер? – рискнул предположить Вилльерс, пристально вглядевшись в рисунок.

Пьер непонимающе уставился на него. Он не настолько хорошо выучил английский, чтобы знать, кто такой аукционер. Увидев, что Вилльерс его не понимает, Лемар быстро набросал алтарь, а перед ним – священника, благословляющего людей.

– О, духовное лицо, вот так? Священник? – Рэндольф кивнул, чтобы показать, что уразумел. – Она забрала самородок, чтобы показать его священнику! Какому же именно, хотел бы я знать?