Мадам Мидас

У Марчёрста было печальное, бледное, напряженное лицо с мечтательными глазами, взгляд которых как будто всегда был устремлен в духовный мир. Преподобный носил длинные волосы, поскольку всегда утверждал, что волосы так же красят мужчину, как и женщину, и цитировал Самсона[27] и Авессалома[28] в поддержку своего мнения. У него также были длинные тонкие руки, и, когда он по воскресеньям жестикулировал на кафедре, они взлетали, как пара цепов, придавая ему отдаленное сходство с ветряной мельницей.

«Плач Иеремии» – не самое жизнерадостное чтение, и мистер Марчёрст, пропитанный печалью еврейского пророка, пил в темной комнате крепкий чай, быстро погружаясь в то гнетущее состояние, какое невоспитанный человек назвал бы приступом хандры. Он сидел в кресле с прямой спинкой, делая пометки в тех местах «Плача Иеремии», которые в воскресенье непременно ввергнут «Избранных» в угнетенное состояние и научат относиться к жизни в должной (совершенно разнесчастной) манере.

Преподобного отвлекла от унылых размышлений распахнувшаяся дверь кабинета. Китти в белом платье, радостная и веселая, ворвалась в комнату, как солнечный луч.

– Мне бы хотелось, Кэтрин, – суровым тоном сказал отец, – чтобы ты не входила с таким шумом и не прерывала моих раздумий.

– Придется тебе ненадолго отложить свои раздумья, – неуважительно ответила Китти, подойдя к окну и раздвинув занавески. – Потому что приехали Мадам Мидас и мистер Ванделуп, чтобы повидаться с тобой.

Золотистый свет затопил сумеречную комнату, и Марчёрст, ослепленный внезапным сиянием, на мгновение прикрыл глаза рукой.

– Они кое-что привезли и хотят показать тебе, папа, – сказала Китти, возвращаясь к двери. – Большой самородок… Вот такого размера! Размером с твою голову.

Отец машинально приложил руку к голове, чтобы оценить размер, и уже собирался ответить, когда Мадам Мидас, спокойная, хладнокровная и красивая, вошла в комнату, а за нею – Ванделуп, несший деревянный ящик с самородком. Тот был не из легких, и француз с радостью избавился от своей ноши, положив ее на стол.

– Надеюсь, я вас не побеспокоила, мистер Марчёрст, – сказала Мадам Мидас, усевшись и взглянув на разбросанные бумаги, чашку чая и открытую Библию. – Но я не могла сдержать свою суетную тщеславность и привезла новый самородок, чтобы показать его вам.

– Без сомнения, это очень мило с вашей стороны, – вежливо ответил мистер Марчёрст, сгибаясь в пояснице так, будто там у него имелись петли (именно так проповедник представлял себе поклон). – Надеюсь, – добавил он, положив руку на ящик, – это предвестник множества таких самородков.

– О, так и будет, – жизнерадостно сказал Ванделуп, – если мы сможем отыскать «Жилу Дьявола».

– Нечестивое название, – печально заметил Марчёрст, качая головой. – Почему нельзя называть ее как-нибудь иначе?

– Потому что не я дала ей имя, – напрямик ответила Мадам Мидас. – Но если жила богата, неважно, как ее называют.

– Конечно, – торопливо вмешалась Китти, которой не терпелось увидеть самородок. – Откройте же ящик, я просто умираю от желания увидеть, что там!

– Кэтрин! Кэтрин! – неодобрительно проговорил Марчёрст. – Как же ты преувеличиваешь…

Тут Ванделуп открыл ящик, и когда в глубине его заблестела огромная масса золота, преподобный резко прервал собственное увещевание возгласом: «Ах! Он великолепен!»

– Какой огромный! – воскликнула Китти, хлопая в ладоши. Гастон взял самородок и положил его на стол. – Сколько он стоит?

– Примерно двенадцать сотен фунтов, – сказала Мадам негромко, хотя сердце ее сильно билось от гордости. – Он весит триста унций.

– Великолепен! – повторил старик, слегка проведя худой рукой по грубой поверхности самородка. – Воистину Господь спрятал огромное сокровище в недрах земли, и Пактол будет схож с землей Офир, если станет давать такие богатства, как это.

Все должным образом повосхищались самородком, а потом посмотреть на него позвали Брауна и Джейн, из которых состоял штат домашней прислуги Марчёрста. Те выразили такое изумление и благоговение, что проповедник счел необходимым строго предостеречь их от возвеличивания земных сокровищ в ущерб сокровищам небесным.

Боясь, что надвигается проповедь, Ванделуп тихо поманил Китти, и они украдкой выскользнули за дверь. И вовремя: Марчёрст, имея в качестве аудитории Брауна, Джейн и Мадам и в качестве темы – самородок, произнес краткую речь.

Китти тем временем надела огромную соломенную шляпу, под полями которой ее пикантное личико раскраснелось и порозовело под нежным взглядом возлюбленного. Они вместе покинули дом и зашагали вверх по Черному Холму.

Черный Холм, без сомнения, раньше не зря назывался так – некогда на нем росли темные деревья, и издалека он казался черным. Но теперь из-за разрабатывавшихся здесь рудников холм был весь покрыт ослепительно-белой глиной муллох, и такое название ему совершенно не подходило.