Лжедимитрий

— Ломайте крест годуновский, братцы! — гудут каширинцы. — Целуем крест тому, кому Ляпунов да рязанцы целуют.

Гул перешел к алексинцам. Попятились и все остальные.

Вдруг увидели, что стрельцы ведут какого-то парня, который, по-видимому, был перехвачен недалеко от стана. «Языка» ведут! «Языка» ведут!» — послышались голоса. Пленного повели прямо к Басманову, потому что стрельцы, обыскивая его, нашли за онучами письмо, адресованное в Кромы. Сначала парень показывал, что идет из соседнего села в Кромы к своим родичам; но потом стал путаться… Басманов видел, что тут что-то кроется, и велел созвать немедленно думу воеводскую в своей палатке. Пришли воеводы, и Басманов только при них вскрыл письмо.

— «Мы, — громко читал Басманов, — Димитрий Иванович, царь и великий князь всея Русии, посылаем вам, нашим верным кромчанам, по вашему челобитью, две тысячи польских ратных людей и восемь тысяч российского воинства в подмогу, дабы вам, верным кромчанам, за нас, государя вашего, крепко стояти и нашу царскую честь оберегати; сам ж мы, Димитрий Иванович, царь и великий князь всея Русии, не идем к вам того для, что поджидаем сорок тысяч польских жолнеров с воеводою Жолковским, и как они к нам прибудут, то и мы к вам будем непомедля. Вы же, призвав Бога на помощь, не токмо отгромите воров и изменников нашего царского величества от своего богоспасаемаго града Кром, но и вконец их посрамите и в полон поймите. И за то мы, Димитрий Иванович, царь и великий князь всея Русии, будем вас, верных кромчан, жаловати нашим великим царским жалованьем, какового у вас и в мысли не бывало».

Глубокое молчание. Воеводы глядят то друг на друга, то на парня… Парень стоит-переминается, теребя в руках своих полстяной шлык. Одна нога, за онучею которой найдено было предательское письмо, разута; онуча и лапоть заткнуты за пояс.

— Как тебя зовут? — спросил наконец, опомнившись, Басманов.

— Меня-то? Кузьмой.

— А чьих ты?

— Чьих? Гостиной сотни купца Орефина кабальной холоп.

— А кто дал тебе это письмо?

— На Путивле осударевы бояра: «Отнеси-де в Кромы по крестному целованью тайно». А привезли меня осударевы ратные люди, что идут в Кромы.

— А далеко они?

— В одном перегоне, ваша милость, коней попасают. Услыхав это, Басманов тотчас приказал окольничему Ивану Годунову гнать с передовым татарским полком в разъезд, на переем, чтобы «языков» изловили.

Первым заговорил Ляпунов, Прокопий.

— Чего же нам еще ждать, бояре? — сказал он. — Видимо, Божья помощь не с нами, а с ним: не мы растем в силе, а они… Чего ж еще мешкать-то? Али мало крови русской пролито? Али хотим мы, чтоб это нам поляки да латинцы дали царя? А к тому идет

Бояре молчали. Только из стана доносились бурные крики: «Долой татарское отродье! К бесу свиное ухо!», «Димитрия Ивановича! Царевича Димитрия!..», «Долой воевод! Сами пойдем…».

— Слышите? — пояснил Ляпунов. — Это Божья воля.

— Божья, Божья, — невольно согласился и Басманов. — Видимое дело — сам Бог ему пособляет. Вот сколько мы ни боремся с ним, как ни бьемся изо всех сил, а все ничего не поделаем: он сокрушает нашу силу, и все наши начинания разрушает и ни во что ставит… Видимое дело — он истинный Димитрий, наш законный государь. Коли б он был простой человек, вор Гришка Отрепьев, как мы до сямест думали, так Бог бы ему не помогал.

А извне снова доносились крики: «На осину борисовцев! На осину воевод!..», «Тула ему отдалась!.. Орел крест целовал Димитрию!..».

— Слышите, бояре? — снова заговорил Басманов. — Медведь выходит из берлоги. Русская земля встает, город за городом, земля за землею передаются ему. А тут литовский король помочь ему посылает. Не безумен же король — видит, что истинному царю помогает. И что ж мы поделаем? Придут польские рати, учнут биться с нами, а наши не захотят… Все Российское царство приложится к Димитрию, и как мы не бейся — покоримся ему. И тогда мы будем у него последними и останемся в бесчестии, а то и в жестокой опале и казни. Так уж, по-моему, бояре, чем нам неволею и силком идти к нему, лучше теперь, пока время, покоримся ему по доброй воле и будем у него в чести.

Карьерист и практик Басманов, воспитавшийся в гнусной школе батюшки опричника, понимал «честь» по-боярски. Боярам это понравилось — и они стали колебаться. Один Ляпунов резко заметил:

— Не в том, бояре, честь, чтобы поближе к царю сесть, а в том, чтобы землю Российскую соблюсти и крови напрасно не проливать.

— Идут! Идут! — послышались голоса в стане.

Это воротился Годунов.

— Как? Что?

— Идут польские рати! Мои татары видели! Видимо-невидимо! — запыхавшись и дрожа, бормотал Годунов Иван, вбегая в палатку. Он был не из храбрых…