Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила

Белок я заметила только тогда, когда одна из них, мокрая и грязная, юркнула вверх по ступенькам неподалеку от меня и села столбиком, дрожа от холода, в шести дюймах от Звездочки. Лишь тут я поняла, что вода кишит звериными головами, которые, рассекая воду, словно черные наконечники стрел, спешили к острову. Там, наверное, были полевые мыши, землеройки, домовые мыши; проворные тени с писком метались под листьями вечнозеленых растений. Крыс я видела своими глазами: крупные зверюги всех оттенков серого, коричневого и черного цвета вылезали, покачиваясь, на берег, искоса поглядывали на нас блестящими умными глазками и исчезали в спасительной тени. Между камнями сновали ящерицы, призрачные, как видения алкоголика в белой горячке. На расстоянии не больше пяди от моей туфли проползли две змеи. Склонив смертоносные головы, они, как дым, проскользили мимо; собаки даже не повернули головы, и я последовала их примеру. Мне было уже не до страха перед ними, а животные точно так же не боялись меня. Главным врагом сейчас был огонь. Пока опасность не миновала, все мы – крысы, птицы, змеи, собаки, девушка – имели равное право находиться на этом островке. Даже когда одна из крыс переползла прямо через мою ногу и принялась прокладывать себе дорогу через шелковистую шерсть на хвосте Сафира, собаки не обратили на нее внимания.

Вдруг с неба свалилась голубка. Птицам в воздухе не грозила опасность, первый же восходящий поток горячего воздуха отнес их прочь. Но одна из серых голубок с опаленным крылом упала чуть ли не мне в руки. Она опустилась, паря, боком, как плохо запущенный бумажный самолетик, и затрепетала крыльями у моих ног. Я склонилась, стараясь не побеспокоить борзых, подняла птичку и села, осторожно держа ее в руках. Вода возле самого берега острова точно вскипела: в ней кишела рыба. Вода у дальних берегов озера нагрелась, и карпы, спасаясь от жара, двинулись поближе к тихой глубине. Словно сверкающие стрелки, плавали они у самой поверхности, то поблескивая золотыми плавниками, то мерцая багровыми бликами, точно раскаленные угли в печи.

А крики перепуганных животных заглушали даже бешеный рев пламени. Скулили собаки, испускали пронзительные вопли павлины, перепуганно кудахтали куропатки, стучали зубами и попискивали крысы и белки, а я, поглаживая Сафира и Звездочку, то и дело жалобно повторяла:

– Ох, Чарльз… Ох, Чарльз… Ох, боже мой, Чарльз…

Мы едва заметили, что в северо-восточном углу озера раздался громкий всплеск и что расплавленное золото воды всколыхнулось, разошлось багровыми волнами. К острову направлялась, рассекая мерцающую гладь, большая черная голова. Я сидела, покачиваясь, прижимаясь щекой к мокрой голове Сафира, баюкала на коленях раненую голубку и спрашивала себя, скоро ли наступит час, когда мне придется подползти к урезу воды и погрузиться в озеро, кишащее перепуганной рыбой.

Неведомое существо достигло острова. Оно поднялось из воды, откинуло со лба черную прядь волос и, покачиваясь, вылезло на берег. Незнакомец выпрямился, и я узнала своего кузена, мокрого, облепленного водорослями и одетого в мокрые тряпки, в которых я с трудом распознала пару мешковатых арабских шаровар, стянутых позолоченным поясом, набухшие от воды арабские сандалии и больше ничего.

Он подошел к нижним ступенькам и вгляделся в меня, оценив по достоинству звериное столпотворение.

– Ну прямо Ева в садах Эдема. Привет, милая. Тебе что, пришлось поджечь все это заведение, чтобы вызволить меня?

– Чарльз.

Больше я ничего не смогла произнести. Собаки заскулили и подобрались поближе, Звездочка завиляла мокрым хвостом. Мой кузен взбежал по ступенькам, и из-под ног у него взметнулось с полдюжины ящериц, а когда он остановился, одна из куропаток брезгливо отодвинулась на пару дюймов в сторону, потому что с его мокрой одежды на нее капала вода. Я подняла глаза.

– Это не я подожгла, – дрожащим голосом произнесла я. – Это собаки. Они разбили лампу. А я думала, тебя здесь уже нет, они говорили, ты сбежал. Они… они меня заперли… Ох, Чарльз, милый…

– Кристи!

Я даже не заметила, как он сдвинулся с места. Мгновение назад он стоял передо мной, пламя озаряло его мокрое лицо чудесными розово-фиолетовыми бликами, и вот он уже сидит на мраморных ступенях подле меня, бесцеремонно отодвинув Сафира. Чарльз обнял меня, прижал к себе и стал покрывать мое лицо яростными, жадными, неуемными поцелуями, которые неведомым образом перекликались с бешеной пляской огня. Говорят, именно так воздействуют на человека страх и неожиданное избавление от грозной опасности. Я таяла в объятиях Чарльза, как расплавленный воск.

Но тут между нами протиснулась ревнивая морда Сафира, и Чарльз, со смехом чертыхнувшись, увернулся от жадных лап и языка Звездочки, норовившей лизнуть его в щеку.