Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила

Я отвернулась. Усталость нарастала. Тяжелая благоуханная жара, наполненная гудением пчел, навалилась душным покрывалом; в голове гудело, я еще не совсем пришла в себя после укола снотворного, к тому же сказывалось напряжение безумного дня.

– Давайте вернемся в помещение, не стоит стоять на солнцепеке. – Темные глаза Графтона внимательно вглядывались в меня. Он явно что-то задумал. – Как вы себя чувствуете?

– Отлично. Покачивает, правда, но это даже приятно. Мне вкололи только пентотал?

– Ничего больше. Вы были без сознания совсем недолго, это совершенно безвредно. Пойдемте.

После жары раскаленного солнцем садика в зале казалось даже прохладно. Я с удовольствием опустилась в лаковое кресло и откинулась на спинку. Углы комнаты тонули в тени. Генри Графтон взял со стола стакан и налил мне воды.

– Выпейте. Вам станет легче. Еще сигарету? Я помогу.

Я автоматически взяла сигарету, он поднес огня, затем приподнялся, отодвинул кресло в тень, подальше от столба солнечного света, косо падавшего из окна, и снова сел.

Я вытянула руки на резных лаковых подлокотниках. Странным образом это крохотное, хорошо отработанное проявление заботливости изменило тон разговора, перевело его в плоскость отношений между врачом и пациентом, позволило Графтону неуловимо, на волосок, очутиться выше меня. Я сделала над собой усилие, чтобы справиться с нараставшей усталостью и вернуться к холодному, обвинительному тону, перейти в атаку.

– Отлично, доктор Графтон. Таким образом, первая часть расследования закончена. На данный момент я согласна признать, что смерть моей тетушки наступила от естественных причин и что вы сделали все, что могли. Перейдем к следующему пункту: почему вы решили скрыть ее смерть, прибегли к тому, что сами называете «мистификацией» и «маскарадом»… и почему вы поступили так со мной. Вам еще осталось объяснить очень и очень многое. Приступайте.

С минуту Графтон разглядывал свои сцепленные на коленях руки. Потом поднял глаза:

– Когда вы позвонили ко мне домой и вам сказали, что я уехал, вам пояснили что-нибудь относительно меня?

– Не очень-то многое, все больше играли в молчанку. Я пришла к выводу, что у вас неприятности.

– Еще какие. Да, у меня были неприятности, поэтому я и решил скрыться до тех пор, пока обстановка не изменится к лучшему. Предпочитаю провести остаток жизни где угодно, только не в ливанской тюрьме.

– Даже так?

– Вот именно. Я оказался замешан в нелегальную закупку и перепродажу медикаментов. А здесь вам скорее сойдет с рук убийство.

– Вам грозила не депортация, а нечто большее?

– Депортацией бы дело не ограничилось. Проблема в том, что я гражданин Турции, а там наказания еще более жестоки. Поверьте на слово, мне пришлось скрыться, и как можно скорее, пока до меня не добрались. Но в этой стране я кое-чем владел, и будь я проклят, если бы смылся за границу, не реализовав своего имущества. Естественно, я давно предполагал, что в один прекрасный день меня раскроют, и заранее подготовился. Дар-Ибрагим долгое время служил моей базой и, скажем так… складом, а за последние несколько месяцев мне удалось, – Графтон чуть прищурил смуглые веки и сделал едва заметную паузу, – привлечь на свою сторону Джона и заручиться его интересами. Поэтому мой выход из дела произошел довольно гладко. Меня доставили в аэропорт, проверили документы, потом некто другой взял мой билет и сел в самолет. Если вы знаете здешний аэропорт, то догадались, как это можно проделать. Джон поджидал меня за воротами аэропорта. Он отвез меня в Дар-Ибрагим боковой дорогой – той самой, по которой сегодня привезли вас, – и оттуда я пешком спустился во дворец. Ваша тетушка ждала меня с нетерпением. Разумеется, я не рассказал ей всей правды; я сочинил для нее душещипательную историю об абортах и о том, как незаконно отпускал беднякам бесплатные лекарства. Подобно леди Стэнхоуп, она питала глубочайшее презрение к законам этой страны, поэтому приняла меня с распростертыми объятиями и пообещала держать дело в секрете. Ей ужасно нравилось постоянно иметь доктора при себе и задавать ему массу вопросов о здоровье, к тому же она слишком любила поговорить о собственной персоне, чтобы проявлять излишнее любопытство к другим. Что же касается слуг… Халида положила глаз на Джона, рассматривая его как билет в один конец из Салька в лучшую жизнь, а ее брат давно работал на меня. Относительно Хассима можно сказать, что вряд ли стоит затрачивать много средств, чтобы купить его молчание; требуется немало практики, чтобы понять в его речи хоть одно слово из двенадцати, к тому же он все равно слишком глуп, чтобы понять, что происходит. Так что я устроился как у Христа за пазухой: здесь у меня была отличная база, чтобы руководить операцией. А Джон стал агентом по внешним связям и помогал обналичивать мои активы. Все шло как по маслу, о лучшем и мечтать было нельзя: никто не питал никаких подозрений, наличные деньги вот-вот должны были поступить, я собирался окончательно исчезнуть из страны в конце лета…