Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила

Сияло раннее утро, в залитом солнечным светом гаремном саду царила умиротворенная тишина, лишь по воде в пруду, там, где ее касался легкий ветерок, пробегала пятнистая рябь да весело распевали птицы на деревьях.

Несмотря на солнечное утро, мне припоминается, что в первый миг при пробуждении меня поразила не спокойная романтическая прелесть дворца, а ощущение надвигающихся серых туч. Смутное предчувствие чего-то зловещего окрашивало наступающий день в сумрачные тона. Даже после того, как я поняла, что причина моих тревог кроется в загадочных намеках Чарльза относительно Джона Летмана, с которым мне предстояло встретиться утром, и утешила себя тем, что весь остаток дня я проведу с кузеном, мне не стало легче. Уютный сад сераля, весь дворец, запертый в жаркой долине, отравили мне душу чем-то вроде клаустрофобии. Я поспешно встала, оделась и проглотила кофе. Мне не терпелось поскорее выбраться из Дар-Ибрагима, вернуться в отель, к нормальной жизни, к краскам, запахам и шумному буйству Бейрута. И к Чарльзу.

Хамиду было велено заехать за мной в половине десятого, но уже в полдевятого я допила принесенный Насируллой кофе, задержалась на минутку, чтобы обвести прощальным взглядом залитый солнцем сад, зеленый островок, где на золотистом куполе павильона играли солнечные блики, потом решительно – обычным путем, через дверь – покинула гарем.

Первое из моих дурных предчувствий улетучилось в тот миг, когда на пороге появился Насирулла с завтраком на подносе. Если он здесь, значит река вернулась в свои берега. Я решила немедленно отправиться в путь, пешком подняться до деревни и встретить там Хамида. Я изо всех сил пыталась знаками объяснить Насирулле, что хочу покинуть дворец спозаранку, и хотя юноша лишь стоял и смотрел на меня в обычной своей манере, без улыбки, и ни единым жестом не показал, что понимает мои слова, тем не менее он, должно быть, рассказал о моих планах Джону Летману, так как чуть позже тот вышел меня проводить. Мы встретились во втором внутреннем дворике, где, прожив на свете один-единственный жаркий день, вяли и умирали в саду Адониса ярко-алые анемоны.

Нынче утром он выглядел далеко не лучшим образом, и я мимоходом спросила себя, нельзя ли сказать то же самое и обо мне.

– Вы рано поднялись, – заметил Летман.

– Я очень беспокоилась из-за переправы через реку. Насколько я понимаю, вода спала и я смогу перебраться на тот берег?

– О да, конечно. Удалось вам все-таки выспаться после всех ночных треволнений и вторжений?

– После чего? А, вы о собаках. Да, спасибо. Вы заперли бедняжек? Признаюсь, поначалу я здорово испугалась, но потом поняла, что они очень милые зверушки. Так что все свелось к еще одному романтическому эпизоду, о котором я буду с удовольствием вспоминать. Но они ведь не со всеми такие ласковые, правда?

– Ни в коей мере. Вы их чем-то очаровали. – Летман улыбнулся, но улыбка так и осталась на губах, не добравшись до глаз. – Я бы не сказал, что они обычно очень свирепы, но сторожевую службу несут неплохо, хотя бы потому, что, заслышав постороннего, поднимают страшный лай. Да, я в самом деле запер их, и, видимо, это было ошибкой.

Мне не хотелось спрашивать почему, но он замолчал, словно ожидал именно этого вопроса. В конце концов, мое любопытство было вполне естественным. По крайней мере, эта пауза дала мне время овладеть своим лицом.

– Почему? – спросила я.

– Надо было оставить их стеречь дворец. Утром мы обнаружили, что боковые ворота открыты. Ночью кто угодно мог войти.

– Боковые ворота? Значит, здесь есть еще один вход?

– Да, эти ворота выходят на плато позади дворца. Видимо, Хассим вчера вечером решил подшутить – оставил ворота незапертыми, а собак впустил в сераль.

Я спросила, стараясь держаться как можно небрежнее:

– Надеюсь, никто не вошел? Неужели вы нашли чьи-то следы?

– О нет. Однако с тех пор, как я поселился в этой стране, мне пришлось отказаться от привычки верить в то, что весь мир желает мне только добра. Во сколько приедет ваш шофер?

– В девять, – солгала я. – Но мне хотелось бы уйти прямо сейчас и пешком отправиться к деревне, ему навстречу. Очень любезно с вашей стороны столько дней терпеть меня на своей шее и мириться с моим присутствием. Знаю, что говорила все это вчера, но поверьте, что сегодня моя признательность возросла вдвое.

– Рад был познакомиться. Я провожу вас.

Сегодня он даже не пытался делать вид, что говорит искренне. Вчерашнее спокойствие исчезло, Джон Летман выглядел усталым и раздраженным. Он проводил меня через маленький двор торопливыми, нервными шагами, то и дело поднося руку к лицу тем же рассеянным жестом, что я заметила в первый день нашего знакомства, точно вся кожа на лице у него болела. Он немного вспотел, глаза воспаленно покраснели. Я заметила, что он избегает смотреть прямо мне в лицо, норовит отвернуться, словно чего-то стесняется или стыдится. Мне подумалось, что, может быть, его терзает потребность в затяжке гашиша и потому он, смущаясь, отводит глаза.

– Ваши сады Адониса гибнут.

– Да. Таково их предназначение.