Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила

– Сразу после рассвета.

– Значит, часа в четыре, – заметил Хамид.

– Выходит, после того как мы расстались, он где-то немного задержался. Почему, интересно? Однако… – Я снова обратилась к мальчику: – Он поднимался в деревню этой дорогой?

– Да. Пошел к белой машине, которая стояла в лощине у дороги.

Я встретилась глазами с Хамидом и рассмеялась. Он недовольно пожал плечами.

– Ты слышал, как он уехал? – спросила я.

Мальчик коротко кивнул и махнул рукой в сторону Бейрута.

На меня нахлынул такой прилив радости, что я сама удивилась.

– Он с тобой говорил?

– Нет. Я был там. – Кивком головы мальчик указал на хаотичное нагромождение скал в четверти мили от нас, куда на первый взгляд было совершенно невозможно взобраться. – Он вышел из калитки позади дворца.

В голосе мальчика не слышалось любопытства, но глаза сосредоточенно ощупывали меня. Я задумчиво взглянула на него.

– Это было очень ранним утром? Когда поблизости никого не было?

Мальчик кивнул.

– И никто больше его не видел?

– Никто, только я.

– Надеюсь, Ахмад, ты уже забыл, что видел англичанина? И что там вообще была машина?

Мальчик сверкнул белоснежными зубами, в которых был зажат зеленый лист.

– Я все забыл.

Я достала из сумочки несколько купюр, но мальчик, по-прежнему не сводя с меня пристального взгляда черных глаз, даже не шелохнулся. Я нерешительно остановилась, мне не хотелось унижать его достоинство. Я положила деньги на крупный валун и прижала камнем, чтобы их не унесло ветром.

– Большое спасибо, – сказала я. – Да пребудет с тобой Аллах.

Не успела я отойти на два шага, как в воздухе взметнулся столб пыли, мелькнули смуглые руки, и банкноты исчезли в кармане грязного кафтана. Похоже, здравый смысл у мальчишки одерживал-таки верх над достоинством.

– А то козы съедят, – осторожно пояснил мальчуган и разразился потоком слов на арабском.

Хамид рассмеялся и, когда мы зашагали дальше вверх по тропинке, перевел мне смысл пламенной речи: «Да пребудет благословение Аллаха на вас, ваших детях, детях ваших детей, детях детей ваших детей и на всем потомстве вашего рода…»

Странно было видеть, что отель ничуть не изменился. Мне казалось, что я, подобно Спящей красавице, пробыла в мире волшебных сказок лет сто. Даже за конторкой дежурил тот же самый клерк. Увидев меня, он улыбнулся, поднял руку и что-то сказал, но у меня не было сил разговаривать. Я лишь ответила: «Пожалуйста, не сейчас» – и прошагала мимо конторки к лифту. В голове у меня вертелось только две мысли: поскорее сбросить с себя эту грязную одежду и принять роскошную горячую ванну, и уж только потом я буду в состоянии поговорить с кем-нибудь или хотя бы разок подумать о Чарльзе.

О, каким блаженством было снова очутиться в моем современном, просторном, безликом и в высшей степени уютном номере, скинуть с себя на пол пропахшие потом тряпки и залезть в теплую ванну. Пока я нежилась в ароматной пене, дважды звонил телефон и один раз кто-то постучал из коридора во входную дверь, но я даже не подумала подняться. Я пребывала на седьмом небе. Пропарившись в концентрированном растворе косметических масел столько времени, что это могло, пожалуй, оказаться опасным для здоровья, я нехотя встала, вытерлась и надела самое легкое свое платье, бело-желтое и свободное от условностей, как маргаритка. Потом я позвонила портье, попросила кофе и заказала телефонный разговор с кузеном.

Но тут до меня добрался наконец гостиничный клерк, слегка огорченный тем, что не успел вовремя исполнить поручение, и, следовательно, чуть-чуть радуясь возможности сообщить мне неприятную новость. Не без тени злорадства в голосе он уведомил, что мистера Мэнсела в отеле нет. Да, он в самом деле занимал номер пятидесятый, но сейчас куда-то выехал. Он, клерк, искренне пытался в вестибюле остановить меня и передать письмо от мистера Мэнсела, но я не стала ждать… Потом он дважды звонил, но никто не снял трубку. Письмо? Да, мистер Мэнсел действительно написал письмо, он оставил его сегодня утром и просил передать мне, как только я появлюсь… Да, разумеется, мисс Мэнсел, письмо доставили прямо в номер. Когда никто не ответил на телефонные звонки, он, клерк, самолично послал коридорного отнести мне это письмо. Дверь не отворили, и мальчик подсунул конверт под дверь…

Конверт действительно лежал в коридоре моего номера, белым пятном на синем ковре, пугающий, как сигнал тревоги. Я коршуном ринулась на него, схватила и поднесла к свету.

Не знаю, что я ожидала прочесть. Даже после событий прошлой ночи удивительное свидание с тетушкой Гарриет представлялось мне не более чем забавным приключением, однако мне не терпелось поскорее обсудить все с кузеном, и его внезапный отъезд так разозлил меня, что я в яростном раздражении разорвала конверт и уставилась на клочок бумаги так, словно рассчитывала увидеть перед собой анонимку с непотребной бранью или, по крайней мере, подложное письмо.

Однако записка была, несомненно, написана рукой моего кузена. Ее бесстрастный, до предела обыденный тон привел меня в ярость. Письмо гласило:

Дорогая сестренка!