Лунные капли во флаконе

Амелия еще раз пробежала глазами письмо: изящный, убористый почерк, над которым она трудилась столько лет вместе с мадемуазель Пати. Она говорила, что девушка должна писать легко и воздушно, но при этом разборчиво — слишком много закорючек не красят письмо. Только иногда, когда Амелия была слишком взволнована и торопилась, строчки прыгали по чистым листам тетради, словно кролики. Но сейчас она была довольна своей работой. Она хотела было немного сбрызнуть бумагу лавандовой водой, но подумала, что матушка может отругать ее за такое — это было бы слишком фривольно.

Письмо надлежало непременно показать матери. Даже если бы Амелия писала подруге — если бы у нее была подруга — она вряд ли бы осмелилась отправить ей письмо без разрешения родителей. Настоящим счастьем было то, что ей разрешали поддерживать переписку с Ричардом, ее старым добрым другом. Она искренне надеялась, что в их дружбе нельзя усмотреть ничего дурного или предосудительного. Общение с мужчинами было той скользкой дорожкой, на которой Амелия чувствовала себя лишенной зрения и слуха одновременно. По правде говоря, никакого общения у нее никогда и не было, и девушка понятия не имела, что из себя вообще представляют мужчины — разумеется, кроме Ричарда, но она знала его самого детства и не считала чужим. И в глубине души она надеялась, что отец отдаст ее ему в мужья, что она станет миссис Харви и никогда в жизни больше не столкнется с другими мужчинами, от которых, как говорили ей и матушка, и гувернантка, одни лишь неприятности для молодой девушки.

Амелия подхватила сложенные листы, на которых уже высохли чернила, и с легким сердцем спустилась вниз, в гостиную. Сейчас, в полдень, это была самая светлая и теплая комната во всем доме, а новые шторы делали ее еще более просторной. Однако окна были плотно закрыты, невзирая на относительно теплую погоду — матушка не переносила сквозняков. Она надеялась, что когда лето, наконец, вступит в свои права, она сможет сидеть на шезлонге во дворе, но пока предпочитала покой и тишину гостиной. Когда Амелия осторожно приоткрыла дверь и зашла в комнату, стараясь излишне не шуметь, миссис Черрингтон полулежала на диване, прикрыв глаза. Возле нее на стуле стояла корзинка с рукоделием — сейчас это было вязание, которое она полюбила всей душой и теперь вязала салфетки для нового дома. Крючок и пряжа лежали рядом с ней, но сегодня работа продвигалась очень медленно, крючок раз за разом упускал петли, и ряд тут же расползался. Утомленная этим занятием, миссис Черрингтон откинулась на подушки и смежила веки, давая отдых глазам и рукам. Лицо ее выглядело сейчас так умиротворенно, будто в своих мыслях она унеслась далеко-далеко отсюда: от этого дома, этой жизни и этого мира. Может быть, в мечтах она вновь стала юной девушкой, и, весело смеясь, бегала по саду возле родительского дома? Или же была девушкой чуть постарше — розовощекой, миловидной мисс Кейтлин Броуди, которая готовится к помолвке с подающим надежды юношей Бертрамом Черрингтоном?

Но никому не дано было знать, чем заняты мысли миссис Черрингтон.

— Матушка! — тихонько позвала Амелия, и свой собственный голос показался раскатом грома в этом сонном царстве. Ей почудилось, что она сейчас незваным гостем вторгается в неведомый ей мир, отвлекает мать от ее мыслей своими глупыми, мелкими делами.

Между мгновением, когда Амелия зашла в комнату и тем, когда миссис Черрингтон открыла глаза, прошла целая вечность. Она тяжело вздохнула и посмотрела, наконец, на стоящую в дверях дочь, и уже через мгновение лицо ее приняло обычное сосредоточенное и несколько печальное выражение, которое оно имело всегда, когда к ней обращались слуги или домочадцы.

— Да, милая? Что-то случилось?

— Простите, матушка, я не хотела вам мешать, — смущенно сказала девушка и протянула ей несколько сложенных листов. — Отец разрешил мне вчера написать письмо Ричарду, и я все утро провела за этими страницами. Я бы очень хотела, чтобы вы взглянули на него!

Амелия потупила взгляд. Она не считала, что написала что-то неприемлемое, но если матушка вдруг заметит нечто, чего ей не следовало писать, она провалится под землю со стыда. Миссис Черрингтон говорила, что девушка не должна иметь никаких постыдных мыслей относительно мужчины, но Амелия не знала, какие из ее мыслей могли считаться подходящими, а от каких ей следовало бы избавиться. Разумеется, она никогда бы не написала, что хочет вновь выйти на прогулку с Ричардом, как ходила несколько лет назад в сопровождении мадемуазель Пати, или что хотела бы опереться на его руку, как матушка иногда опиралась на отца. И уж тем более, что в самых тайных своих мыслях надеется, что однажды… Она густо покраснела и еще сильнее закусила губу.

Кейтлин приняла сложенные вдвое листы бумаги и неторопливо поднялась с дивана, чтобы подойти к окну. Близоруко прищурившись, она поднесла письмо поближе к лицу и быстро пробежала его взглядом. Действительно ли мать читала его, Амелии оставалось лишь догадываться, поскольку лицо женщины все это время оставалось бесстрастным.