Лунные горы

Мы побывали в университетском колледже Маке-рере на окраине Кампалы — это одно из крупнейших учебных заведений в Восточной Африке, в котором кроме угандийцев учатся и выходцы из других стран; ныне Макерере входит в состав объединенного университета Восточной Африки (филиалы имеются еще в Кении и Танзании). Нас встречали преподаватели — преимущественно англичане и американцы. Запомнились мистер и миссис Ньега: он — густо-черный, с курчавой бородкой, она — совершенная блондинка с ослепительно белой кожей. И еще запомнились говорящий по-русски американец, который преподает историю и политэкономию Советского Союза, и географ, который никак не мог уразуметь, для чего географии теория, — так мы ни до чего и не договорились.

Нас провезли мимо здания первого в истории Уганды госпиталя Менго, основанного доктором-миссионером Альбертом Куком в 1896 году, и провезли мимо нового госпиталя Мулаго на окраине Кампалы: среди обширного, но еще молодого парка там высятся изящные современные корпуса.

А потом у нас состоялся примерно такой разговор с Дэвидом: да, новые больницы — это, конечно, очень хорошо, но мы читали, что при населении примерно в семь миллионов в Уганде работает лишь немногим более пятисот врачей; понятно, что имеются и медицинские работники менее высокой квалификации; и все-таки едва ли каждый угандиец практически может обратиться за помощью в больницу, к врачу. Наверное, в деревнях немало и знахарей?

— Мы называем их колдунами, — сказал Дэвид. — Правительство пытается ограничить их деятельность, но пока врачей не хватает, к ним все равно будут приходить больные.

— Жаль, что мы не заговорили об этом раньше. Наверное, по дороге можно было бы заехать к колдуну?..

Дэвид пожал плечами с некоторым недоумением — очевидно, он не очень понимал, почему нас заинтересовали колдуны.

— Колдунов сколько угодно и в Кампале, — сказал он. — Если хотите, я могу вас познакомить с кем-нибудь из них. Они торгуют своими лекарствами на базаре.

— Хотим! — дружно сказали мы.

Дэвид свернул с шумных торговых улиц в проулок, по которому ветер крутил золотистые соломины, протиснул микробас между тесно сдвинутыми домами и рыскал на небольшую мусорную площадь, прямо напротив нас примыкавшую к глиняной стене, прорезанной неширокими воротами.

— Пойдемте, — сказал Дэвид.

Володя Дунаев, больше других жаждавший получить интервью у колдуна, скособочившись — магнитофон висел на левом плече, — мелкой рысью семенил за широко шагавшим Дэвидом, а мы тесной стайкой топали следом.

Идти пришлось недалеко: колдун расположился у глиняной стены, поблизости от рыночных ворот.

Колдун оказался средних лет мужчиной, одетым в серый костюм и ковбойку, но босой. После того как Дэвид представил нас, он назвал себя: Гализ Лубека.

На плетенном из травы коврике перед Гализом Лубекой лежали деревяшки, обожженные кости, куски какого-то пористого дерева, серые палочки из прессованной глины, пучки сухой травы, травяная крошка, разложенная кучками… И сидели два общипанных коршуна.

Гализ Лубека весьма охотно давал пояснения: это снадобье от малярии, это — от странной лихорадки он-вонг-нвонг, это — от желудка… А я все смотрел на коршунов и все не мог понять, почему у них такой скорбно-общипанный вид, и было мне их жалко. Наконец, не выдержав, я попросил узнать, для чего колдуну коршуны. Оказалось, их перья после соответствующих слов, произнесенных колдуном, обретают приворотную силу: если не везет вам в любви, если хотите вы приворожить любимого или любимую — нет ничего проще, платите деньги и собственноручно выдергивайте у коршуна перо!

Не знаю, помогают ли пациентам коршуньи перья, но, возвращаясь в микробас, я думал, еще видя перед собой общипанных птиц, что в Уганде ничуть не меньше несчастных влюбленных, чем в какой бы то пи было другой стране… Впрочем, могло ли быть иначе?

Мы пообедали в «Гранд-отеле» и около часа провели на сувенирном базарчике перед ним. Я стал обладателем огромного барабана, обтянутого зебровой шкурой, и двух раскачивающихся человечков с пышными султанами из перьев; мои товарищи накупили (я тоже потом не удержался) статуэтки масаев, сделанные из коричневого дерева мбуре, и, кроме того, носорогов, выточенных из твердой и тяжелой древесины н’кагау.

Всегда точный Дэвид появился у отеля как раз в то время, когда мы покончили с покупками.

— Если вы хотите посмотреть усыпальницу бугандийских королей, — сказал он, — то надо спешить.

Нам еще предстояли официальные встречи с политическими деятелями Уганды и предстоял прощальный вечер, организованный для нас туристской фирмой, — пришлось действительно поспешать.

Усыпальница бугандийских королей огорожена высоким забором из тростника, над которым возвышаются округлые рваные листья бананов, лапчатые листья папайи, сухие немноголистные ветви акаций.

Нас встречает очень высокий и очень суровый гид в каскетке. Он предупреждает нас, что внутри усыпальницы — она повторяет архитектурно традиционные дворцы кабак Буганды — фотографировать строжайше запрещено.

— А снаружи можно фотографировать?

— Снаружи можно.