Лунные горы

Бвана бамбути вернулся с луками, обернутыми се рыми шкурками обезьян, вернулся с черно-белыми шкурами колобусов, которые наш Дэвид несколько пренебрежительно называл на своем языке н’керевюи, и активно включился в торговые операции вместе с бабушками, уже не интересуясь, фотографируют его или не фотографируют.

Теперь наш участок дороги через лес Итури, у деревни племени муконджо, застроенной прямоугольными глиняными хижинами под соломенными крышами, — теперь этот участок превратился в типичный африканский базар с его шумом и криком, с его яростной торговлей из-за всякой мелочи…

Меня торговля особенно не заинтересовала, хотя я и купил себе музыкальный инструмент с черной выжженной орнаментировкой, — мне хотелось получить хоть сколько-нибудь интересные кадры, характеризующие жизнь бамбути, но тут выяснилось, что в получении дополнительных шиллингов заинтересовано и молодое поколение племени муконджо. Представьте себе такую ситуацию: вы, имея на то узаконенное уже авторское право, наводите объектив на бамбути, чтобы сфотографировать их на фоне родного им тропического леса, и вдруг перед вами вырастают сразу несколько молодых муконджо и уверяют, что сфотографированы были они, а не бамбути и за это им полагается определенная мзда… Вы можете сколь угодно клятвенно заверять их, что ничего подобного не произошло, но муконджо тоже не дураки, они тоже клянутся, что было, что фотографировали их и вот вам, пожалуйста, свидетели…

Суета немного утихла лишь после того, как бамбути и муконджо продали нам все, что мы захотели купить. Правда, они настаивали на новых покупках и позднее, но все-таки бвана бамбути пригласил нас в свою деревню.

По скользкой глинистой тропинке, оскальзываясь на корнях деревьев, мы пошли следом за ним по мокрому оловянному лесу, словно слезящемуся мелким дождем. Жгло лицо и руки, жгло ноги под брюками. Кусались какие-то незаметные твари, а расчесанные тела и руки ребятишек, покрывшиеся струпьями и язвами, доказывали, что так и положено, что любого посетителя леса Итури должны жечь и кусать его невидимые обитатели.

На деревьях, в дуплах, сидели похожие на лопухи папоротники, прозванные первыми исследователями Центральной Африки «слоновьими ушами», по деревьям ловкими змейками карабкались лианы. У бананов были черные от дождей стволы.

Идти нам пришлось недолго, и вскоре мы очутились перед тремя хижинами, сооруженными из травы и листьев, — уже пожелтевшими и слегка побуревшими.

В этих трех хижинах, которые, собственно, и были деревней, разместившейся рядом с селением муконджо, и жило племя, до вчерашнего дня насчитывавшее двадцать человек.

Внутри травяных шалашей — очаг, из трех камней, шкуры обезьян колобусов, на которых спят обитатели. И все.

У входа в одну из хижин лежала связка зеленых бананов; сами бамбути их не выращивают, они охотники и собиратели дикорастущих плодов; значит, эти бананы бамбути получили от муконджо за какие-то услуги…

Мы фотографировали пигмеев у хижин, мы фотографировались вместе с ними на память и вместе с голыми замерзшими детишками, среди которых трудно было отличить пигмейчат от непигмейчат — все они маленькие, все дрожали от холода…

Мы наконец по настоянию Дэвида, все время посматривавшего на свои золотые часы, двинулись по тропе к машине… Пигмейчата и муконджата бежали за нами следом, выпрашивая значки и пенсы, а взрослые, уже утратившие к нам практический интерес, неторопливо шествовали сзади.

Мы сели в автобус, мы помахали на прощанье нашим случайным знакомым, и лес Итури сомкнулся за нами.

В личной жизни каждого из нас произошло огромное событие. Не так уж много русских встречалось в лесах тропической Африки — холодной и дождливой — с пигмеями, или негриллями, как их еще называют… Обалдевшие и потрясенные увиденным, мы долго сидели молча… Лишь постепенно я понял, что главное было в том, что нам приоткрылась Африка и современная и древняя; я ждал увидеть ее не такой, более патриархальной, что ли, но увиденная нами в лесу Итури Африка была, как говорится, без подделки…

На обратном пути мы ненадолго остановились на крутом повороте дороги, с которого открывался неплохой вид на долину реки Семлики. Река эта вытекает из озера Эдуард, обнаруженного Стенли, и впадает в озеро Альберт — это тоже один из истоков Нила, Белого Нила.

Цепочка моих представлений о верховьях величайшей реки Африканского континента, таким образом, замкнулась.

Моросящий дождь внезапно сменился ливнем, и мы убежали в микробас. По пути Дэвид показывал нам покинутые из-за междоусобиц деревни, сторожевые посты, хижины конголезцев-беженцев и рассказывал небылицы о пигмеях.

Ночь мы провели в Форт-Портале, в отеле «Нью-Рувензори».

Я надолго запомнил эту ночь потому, что больше думал и сопоставлял, чем спал.