Лунные горы

Дауди Чва королевством своим уже фактически не правил — правили англичане. Расширив протекторат за счет соседних с Бугандой королевств и территорий, они занялись внутренними делами: усмиряли волнения местных племен, успокаивали разбушевавшиеся суданские войска (с их помощью они навязали Уганде свою власть, а потом заменили суданские части кенийскими, танганьикскими, ньясалендскими частями…).

В 1904 году произошло в Уганде внешне незаметное событие: в страну завезли и высадили хлопок. Хлопок привился, и хлопок получился отличный, особенно в восточных провинциях.

После первой мировой войны цены на хлопок упали, и тогда победное шествие по Уганде начала совсем другая культура — кофе.

А следом за хлопком и кофе потянулась к Уганде железная дорога от побережья. К 1928 году она достигла Джинджи и замерла перед Нилом. Еще через три года выстроили мост, которым мы любовались поздно вечером, и тогда железная дорога подошла к Кампале…

Но ко всем этим экономическим процессам даже третий кабака, захороненный в усыпальнице, отношения не имел — их двигали иные силы[3].

Вечером был прощальный ужин с индийцами — представителями принимавшей нас туристской фирмы. Пили виски с содовой, джин с тоникой, ели шашлык по-кавказски и какие-то жгучие азиатские блюда. Моросил мягкий, чуть усыпляющий дождь, и еле слышно пахло цветами.

Утром мы еще успели пробежаться по базару — в Восточной Африке они менее щедры на краски, чем в Западной, — а потом последний раз прозвучала короткая команда:

— Гнацинг!

Началась дорога домой, и теперь уже в обратном порядке замелькали перед нами темно-коричневые хижины, банановые плантации, башнеобразные термитники почти красного цвета, ярко одетые африканки, овощи на перевернутых ведрах…

И наконец дорога скатилась с холмов Кампалы к озеру Виктория.

Дэвид остановил микробас там, где серый язык озера подкатывался — подкатывался и сползал обратно — к самой дороге. Последний день в Уганде получился по-экваториальному знойным, и с озера тянуло неосвежающим ветром. Волны выкидывали на берег ветки и стебли травы, а над волнами колыхались воздушные кисти папируса и колыхались перистые листья пальм…

Очень не хотелось уходить от Виктории, но Дэвид сказал:

— В ботаническом саду Энтеббе мы проведем около часа, а он стоит на самом берегу озера… Там удобнее фотографировать…

Считанные минуты оставались нам до разлуки, но еще действовала программа, и Дэвид по-прежнему пунктуально выполнял ее.

И вот мы в ботаническом саду Энтеббе, где более полувека назад счастливые супруги Брюс установили весьма рискованным способом, что угандийская муха киву ничем в принципе не отличается от прочих мух цеце… По саду проложены аккуратные красные дорожки, и тем, кто того сам не пожелает, совсем не обязательно продираться сквозь колючие кусты.

В воздухе мельтешит неисчислимое количество мошкары, и на солнце, на ветру кажется, что сыплет мелкий блестящий снег. К сожалению, «кусачий» снег, ибо мошкара решительнейшим образом забирается за ворот, под брючины, грызет руки и лицо… Конечно, это не то, что мошка и комары в тундре, но все-таки не очень приятно.

Я сперва вот так и подумал: «Где сильнее кусается летучая мелкота, в тундре или в тропиках?» — и тогда лишь вспомнил о климатических связях тропиков с нашим севером.

Я побежал к воде, и я увидел затопленные шеренги пальм. Пальмы не любят забираться в воду, и, значит, высоко поднялся нынче уровень озера Виктория. В свою очередь это означало, что в морях Северного Ледовитого океана должно быть сравнительно мало льдов.

Владимир Юльевич Визе, на авторитет которого я в данном случае полностью полагаюсь, в своей статье «Арктика и Африка» писал по сему поводу следующее: «Твердо установлено, что с возрастанием количества и скорости перемещения воздушных масс вдоль поверхности земного шара (то есть вдоль меридианов. — И. З.) уменьшается ледовитость арктических морей, а с уменьшением интенсивности перемещения воздушных масс ледовитость увеличивается. В экваториальной зоне усиление общей циркуляции атмосферы вызывает увеличение количества выпадающих осадков, что и отражается на уровне озер».

Зная объяснение Визе, я почти точно так и вспоминал его слова, но помимо воли видел не только погруженные в воду комли перистолистных пальм, но и незримые опоры воздушного моста, опущенные в озеро Виктория здесь, в Уганде, и в Баренцево море на моей родине… По этому мосту нам предстояло совершить перелет из Африки в Европу, совершить полет над Нилом, Средиземным морем, над Русской равниной — до Москвы…

Мы обедали в отеле «Озеро Виктория». Окна затянуты густыми сетками — от мошкары.

Пока обедали, небо совсем прояснилось и озеро неожиданно поголубело. С веранды отеля я долго — несколько минут — смотрел на его подсиненную гладь, на сбегающие к воде стриженые газоны, на черные силуэты кипарисов, на деревья манго, цветущую восковую лофиру и акации, на желтые домики под красными черепичными крышами.