Лунные горы

…Дорога перешла через свою высшую точку, и начался спуск к равнине.

Впрочем, это надо определить точнее: начался спуск к петляющей вдали реке Семлики, к густым низинным лесам — они казались черными, — начался спуск к днищу колоссального рифта, на дне которого дымились горячие источники… Начался спуск к границе с Конго.

Характер растительности тотчас изменился; к дороге вплотную подошел влажный тропический лес — мокрый, скользкий, с тусклым оловянным блеском, с фонтанирующими перистыми пальмами в подлеске, с лианами, спускающимися на дорогу с крон светлоствольных гигантов, которые образуют верхний ярус леса Итури.

Стволы гигантов — они не посторонние в лесу, они даже по-своему организуют лес, возле дороги во всяком случае: получается крупноклеточная светло-пепельная сетка на общем темно-зеленом фоне, и она как бы разлагает сплошное месиво зелени на отдельные части, облегчая непривычному глазу задачу хоть как-нибудь разобраться в пейзаже.

…Вот так, по темной мокрой дороге, под мелким моросящим дождем, докатили мы до какой-то деревушки, населенной людьми племени муконджо, и из деревушки этой при нашем появлении высыпали на дорогу полуобнаженные подростки с луками и стрелами, и что-то громко закричали, и замахали руками, когда увидели фотоаппарат Левона Налбандяна, наведенный на них.

Дэвид, резко затормозив, быстро, по-английски, сказал нам, что фотографировать нельзя, что муконджо в знак протеста могут разбить машину.

Мы послушно убрали фотоаппараты, а Дэвид вступил в какие-то непонятные нам, но весьма оживленные переговоры с рослым мужчиной, который оказался старостой деревни, бвана, как говорят африканцы на суахили.

Что происходит вокруг нас, мы понимали довольно-таки смутно, и, когда Дэвид, рванув машину, покатил дальше, я решил, что переговоры его ни к чему не привели — то ли пигмеев нет поблизости, то ли староста рослых африканцев запретил нам общаться с ними: пигмеи обычно находятся в некоторой зависимости от своих соседей…

Не исключаю, что это чисто внешнее впечатление, вызванное особенностью местного языка, но мне показалось, что разговор Дэвида с бваной протекал в несколько повышенном тоне, возбужденно и резко, и наш стремительный бросок из деревни невольно связался у меня с этим впечатлением от разговора.

Но Дэвид, проскочив по дороге метров сто пятьдесят, остановил машину.

— Бвана обещал позвать пигмеев, — сказал Дэвид. — Но вам не повезло. Здешние пигмеи — они из племени бамбути — живут в Конго, а в Уганду приходят только на заработки. Вчера в их деревне умер человек, и почти все ее жители ушли в Конго: по обычаю, умерший должен быть похоронен на родине…

Потом Дэвид обратился к практической стороне дела:

— Вы, конечно, захотите сфотографировать пигмеев…

— Захотим, — сказали мы.

— Но за это надо платить. Такса твердая — три шиллинга с фотографа независимо от количества бамбути. Впрочем, если платить будете вы сами, они могут потребовать и больше… Лучше соберите по три шиллинга и отдайте деньги мне. Я сам расплачусь с ними.

Вытаскивая монеты из кармана, я почти не верил в реальность происходящего, очень уж смахивало все на некую фантасмагорию: Лунные горы, нескончаемый лес бассейна реки Итури, мелкий холодный дождь, деревушка в трех милях от границы с Конго, полуобнаженные люди с луками и стрелами в руках, твердая денежная такса. И на дорогу сейчас выйдут бамбути…

Они уже вышли на дорогу в сопровождении толпы муконджо, когда Дэвид снова затормозил у деревни. Собственно, в толпе муконджо находилось всего четыре бамбути: три старушки и один молодой, маленький, но плотный, пропорционально сложенный мужчина с носом, напоминающим картофелину.

Бамбути стояли, выстроившись в одну шеренгу, причем средняя толстенькая старушенция в синем платье притоптывала, поводила плечами, что-то напевая себе под нос, а прочие бамбути стояли неподвижно, с профессиональным спокойствием актеров посматривая на объективы наших фотоаппаратов.

Нам объяснили, что молодой мужчина в трусах и майке-безрукавке — вождь деревни, бвана, что он остался здесь со старушками и детьми и что он рад видеть м’зунгу, белых людей, приехавших к нему в гости. Бвана и действительно, может быть, в душе не возражал против нашего визита — все-таки некоторое разнообразие, — но, оказавшись человеком сообразительным, он быстренько понял, что, пока их фотографируют, люди муконджо весьма успешно торгуют черно-белыми шкурами обезьян колобусов, добытых и обработанных бамбути, торгуют стрелами и луками, сделанными бамбути, торгуют, наконец, музыкальными инструментами н’донго, тоже сделанными бамбути из дерева и змеиных шкур…

И бвана бамбути, что-то крикнув, исчез в толпе муконджо, и две старушки тоже исчезли, и только одна старушка в синем платье все продолжала притопывать и все продолжала напевать, стоя возле нас на грунтовой дороге, проложенной сквозь дремучие леса Итури.