Лунные горы

— Отчего же? Пожалуйста, — ответил Сэм Нсибиуа и тотчас скрылся в цехе.

Сэм Нсибиуа познакомил нас с пожилым рабочим, оператором очистительной машины по имени Люка Обонде. Это был очень черный, с седой бородкой мужчина, одетый в желтоватую выцветшую рубашку навыпуск, в зеленых шортах, босой; голову его прикрывала широкополая промасленная шляпа, из-под которой удивленно смотрели на нас грустные, с красноватыми белками глаза.

Люка Обонде — выходец из Судана, из деревни Ара-Апа, расположенной на юге страны. Он не знал, сколько ему лет, но предполагал, что больше шестидесяти; наверное, он ошибался, потому что сказал, что самому старшему его сыну двенадцать лет.

Покинул Люка Обонде родную деревню после того, как получил землю, двести акров. Землю надо орошать, иначе на ней ничего не вырастет, и нужны деньги, а их в родной деревне не заработаешь.

— Рабочие получают мало, — за Люка Обонде сказал нам Сэм Нсибиуа, — в среднем сто шесть шиллингов в месяц.

Люка Обонде, оказывается, зарабатывал несколько больше: сто семнадцать шиллингов, из которых шестьдесят отправлял семье на пропитание, а на остальные жил сам и что-то еще откладывал на будущее. По его расчетам — по-моему, весьма приблизительным, — ему надо проработать на заводе господина Мехта еще три-четыре года, чтобы скопить нужную сумму… Скучает ли он по семье?.. Да, конечно, но раз в три месяца ему разрешают навещать домашних.

Снова открылись, а потом закрылись за нами заводские ворота.

Мы напомнили Сэму Нсибиуа о своей просьбе познакомить нас с профсоюзным лидером, и он ответил, что помнит об этом и покажет Дэвиду дорогу.

Поселок, уже не имевший непосредственного отношения к сахарному заводу, находился у самого шоссе. Сэм Нсибиуа не знал точно, в каком из домиков живет профсоюзный лидер, но первые же встречные показали нам, куда ехать.

Дэвид свернул с шоссе на мокрую, в лужах грунтовую дорогу и вскоре остановил микробас у небольшой, без двери прямоугольной хижины под шиферной крышей. У хижины, возле стены, сидела на земле пожилая женщина, и Сэм Нсибиуа, аккуратно обходя лужи, направился прямо к ней, чем привел ее в величайшее смущение. Женщина вскочила с земли и, нервно оправляя платье, что-то ответила Сэму Нсибиуа на его вопрос.

После этого Сэм Нсибиуа вернулся к нам и беспомощно развел руками.

— Лидера нет дома, — сказал он, — и жена не знает, скоро ли он придет.

Мы отвезли Сэма Нсибиуа к управлению и задали ему последний вопрос: удобно ли нам посетить какую-нибудь плантацию? И не возникнут ли недоразумения, если мы поговорим там с рабочими?

— Отчего же? — снова последовал благожелательный ответ. — До Джинджи всего восемь миль, но по дороге вам встретятся чайные плантации… Поселки, правда, в стороне от шоссе.

И Сэм Нсибиуа подробно объяснил Дэвиду, как нужно проехать к поселку, а потом распрощался с нами.

Педантично точный Дэвид весьма выразительно посмотрел на часы — мы могли опоздать к ланчу, — но возражать не стал.

А я, пока Дэвид выруливал на шоссе, думал о Сэме Нсибиуа. Кто он — новый тип администратора в стране, обретшей независимость, или просто умно, по-деловому строящий свою карьеру человек?..

Хотелось верить в первое, но разве возможно при мимолетном знакомстве заглянуть в душу?

Дорога, ведущая к поселку рабочих с чайной плантации, — в две накатанные колеи, а посредине сухая, жесткая трава. По обе стороны — ровные ряды деревьев, у которых снизу срезана кора, а за деревьями — плотно сбитые чайные кусты, прикрытые сверху зонтиками акаций.

Дэвид уверяет, что кора на деревьях содрана у комлей для того, чтобы помешать распространению мухи цеце. Муха эта — живородящая, она не откладывает яичек, а сразу выводит на свет личинок, которые немедленно превращаются в куколок. Я не уверен, что срезанный на полметра слой коры может помешать распространению цеце, но так считают в Уганде, и это уже само по себе небезынтересно.

Поселок открылся нам — кстати, он называется Лувере — ровными рядами построенных из шиферных плит домов, вытянувшихся вдоль дороги и вдоль чайной — через дорогу — плантации. С точки зрения хозяина плантации, дома очень экономичны. Стены — из шифера, приподнятые над стенами крыши — из покато положенного шифера; окна не нужны, двери тоже не нужны. Только отдельно построенные, общественные, так сказать, кухни, частично сложены из камня и оштукатурены. На кухнях — запас дров, точнее, жердей для очага: концы их высовываются на улицу. Лежат у кухонь корзины и миски. Торчат редкие кусты помидоров. Висит между домиками белье на проволоке. Бродит черная курица с лимонными цыплятами. Видны за домами разлапистые листья папайи, и стоит у дороги одинокое манго.

Из жителей Лувере первым встретил нас пузатенький карапуз в матросской тельняшке. Карапуз засунул палец в рот и, пока мы разговаривали с обитателями поселка, так и стоял на одном месте, подобно крохотному черненькому изваянию.

Сезон сбора чайного листа еще не начался, хотя он уже близился, и через минуту микробас наш окружила толпа мужчин, подростков, женщин, детей — в поселке жили семьями по нескольку лет.