Лунные горы

Этот действительно старый человек был невысок ростом, тщедушен. Он носил маленькую профессорскую бородку клинышком и весьма пышные усы. Оттого что он плохо видел, его прищуренные глаза казались за очками в простой роговой оправе сосредоточенно-сердитыми, что, как я теперь знаю, отнюдь не соответствовало его характеру.

Звали старого человека Александр Сергеевич Барков.

Я слышал, что он профессор на кафедре физической географии зарубежных стран, что он видный ученый и педагог, но тогда не имел никакого представления о его работах.

Александр Сергеевич Барков не читал лекций на младших курсах, а его единственная беседа с нами, новичками, никакого отношения к науке не имела: старый профессор с неожиданным для него темпераментом агитировал нас ходить по театрам, музеям, картинным галереям, а потом увлекся воспоминаниями о знаменитых актерах и актрисах Малого театра, игрой которых наслаждался с галерки в конце прошлого — начале нынешнего века.

Александр Сергеевич Барков умер в 1953 году, когда ему уже пошел девятый десяток.

В том же году вышла в свет его монография «Африка», над которой он фактически работал более полустолетия.

Вероятно, он был по-настоящему счастлив, что завершил свой труд, и, вероятно, всю жизнь страдал от неразделенной любви: Александр Сергеевич Барков пронес любовь к Африке через всю свою жизнь, но ему так и не удалось ступить на африканскую землю.

Совсем незадолго до смерти, уже получив корректуру монографии, он сказал Людмиле Алексеевне Михайловой, своей преданной ученице и помощнику:

— Я верю, что вы увидите Африку своими глазами.

Людмила Алексеевна Михайлова увидела Африку в тот же день и час, что и я, — мы летели тогда из Франции в Марокко, и Африка открылась нам перед Рабатом зеленой равниной, упирающейся в волны Атлантического океана.

Потом был Сенегал, Гвинея…

В Гвинее небольшой отряд географов, отделившись от основной группы, отправился в зону влажных тропических лесов, к горе Нимба и городу Нзерекоре… На пути к ним, на отрезке между городками Маму и Канкан, мы пересекли верховье Нигера — великой африканской реки. Случилось это глубокой ночью — безлунной и свежей после ослепительной грозы. Кое-кто заснул на жестких скамейках вагона, но мы с Людмилой Алексеевной терпеливо ждали Нигер, и, когда поезд застучал по черному мосту, перекинутому через черную реку, Людмила Алексеевна крикнула мне:

— Дай руку!

Так, держась за руки, мы встретились с Нигером.

А сегодня в Найроби Людмила Алексеевна ходит по отелю с отрешенным видом и даже забыла спросить за завтраком свой любимый поридж.

— Представляешь, я увижу Рифт-Валли, — говорит она мне, но смотрит куда-то в сторону, по-моему, противоположную той, где Рифт-Валли находится. — Полжизни отдала бы, чтобы рассказать об этом Александру Сергеевичу!..

По дорогам, ведущим к Найроби, по утрам идут женщины с тяжелыми мешками за спиной. Женщины племени кикуйю, насколько я успел заметить, в отличие от женщин других кенийских племен не носят груз на голове: они накидывают на голову рогожу и укрепляют на лбу ремень, концы которого перебрасывают за спину и там поддерживают мешок.

Носить таким образом груз женщины кикуйю начинают с малолетства и, из-за привычки ходить согнувшись, красотой фигуры, как, например, женщины западноафриканских стран, не блещут.

Женщины кикуйю — великие труженицы. Я не хочу тем самым сказать, что мужчины ничего не делают, но все-таки на долю женщины — впрочем, это отнюдь не только африканская черта — приходится львиная доля работы и дома, и в поле.

Особенно тяжело женщинам, живущим вблизи крупных городов: везде и всегда города притягивают к себе жителей деревень, и первыми уходят мужчины. Одни из них потом переселяются в город всей семьей — это те, которые нашли постоянную работу, и чаще всего в промышленности. Другие нанимаются садовниками, уборщиками, поварами, «бой-хаузами» — комнатной прислугой, — как говорят здесь. Этим — не до семьи. И третьим не до семьи. Это те, кто, прибившись к городу, живет на случайные заработки. Их много, этих очарованных городом людей, еще не утративших связь с деревней.

Они не выглядят безработными или нищими и прежде всего заботятся об одежде — ходят в пестрых или белых рубашках, с цветными шарфами. Их ближайшая и важнейшая цель — приобрести транзистор, что служит призрачным свидетельством успеха.

Женщины, бредущие с тяжелыми мешками по утрам к Найроби, идут не только на рынок, чтобы продать овощи со своего участка, они идут в город и для того, чтобы подкормить своих заблудших мужей — дать им хоть раз в месяц сытно поесть.

Мужья принимают не очень щедрые сельские дары и, если есть у мужей свой, пусть временный, угол (может и не быть), проводят с женами какое-то незначительное количество времени: женщине нечего делать в городе, женщине нужно побыстрее вернуться на свое поле и к детям, которых у кенийцев обычно человек пять-шесть на семью.

В нашем микробасе, который только что расстался с Найроби, все те же семь путешественников-соотечественников и шофер-проводник Вамбуа.