Лунные горы

Некоторые пироги, спущенные на воду у самого берега, имеют такую узкую прорезь поверху, что туда едва можно просунуть руку, а сесть в такую пирогу, конечно невозможно. Полтора месяца назад я видел такие же заготовки на другом конце света, у северо-восточной оконечности азиатского материка (лодка такого типа там называется «каюк»). Вероятно, малавийцы вымачивают деревянные заготовки, чтобы потом так же, как это делают чукчи, растянуть сырое дерево над костром (сухое не растягивается).

Сделав такую перекидку, я запоздало удивился: в июне на Камчатке мы купались с сыном в Беринговом море, по которому плавали льды, и на берегу тоже лежал лед, а сейчас я смотрю на вечно теплые волны Ньясы, бьющиеся о комли пальм… Поразительная все-таки штука — двадцатый век: ведь совсем пустяковый интервал между двумя этими событиями… А что будет дальше?

Но тут я почти зримо представил себе, как Панкратьев ерзает на стуле в ресторане Палм-Бича, терзаясь моим отсутствием, и поспешил продолжить более конкретные наблюдения.

Женщины чистят рыбу на берегу — мелкую рыбу, как правило, потому что крупная больше ценится и ее сдают на кухню Палм-Бича… Мальчишки пригнали на водопой овец — черных, длинноухих. Овцы напились из Ньясы, а потом принялись собирать выброшенные за ночь водоросли.

Деревня — не на самом берегу. За огородами, за пальмами видны прямоугольные домики под широкополыми крышами. Для Ньясы характерны резкие (чуть ли не в десять метров) колебания уровня, и деревня, конечно, не случайно отнесена несколько в сторону. Кстати, меня сразу же удивило, что домики Палм-Бича поставлены вплотную к урезу воды: это до первого всплеска.

Рыбаки, как в море, уходят в озеро. В Ньясе водится до двухсот пород рыбы, идущей в пищу, но промышленный лов ее только собираются налаживать. Нам говорили, что в местечке Мтве намечено создать научно-прикладной институт рыбоводства, но это лишь планы.

…А пока рыбаки на пирогах, как и предки их сотни лет назад, уходят в озеро.

На обратном пути нас как магнитом притянула к деревне пологая пирамида матово-коричневых, словно нарочно отполированных и блестящих на солнце, масличных пальмовых орехов — начался сезон их сбора. Мы вышли из машин и пошли в деревню, которая, как мы вскоре выяснили, называлась Капье-пьем.

Деревня, очевидно, не относилась по местным понятиям к числу бедных; она состояла из добротных прямоугольных домиков (иногда побеленных), в окна которых были вставлены деревянные, с густым переплетом застекленные рамы; висели пестрые занавески. Другие, цилиндрической формы, постройки имели скорее всего хозяйственное назначение; одни из них были как бы обернуты циновками, другие — облеплены глиной. К домам примыкали сооружения из тростника, с одной стороны выполняющие функции относительной ограды (скрывали внутренний дворик), а с другой — имели уже чисто гигиеническое назначение.

Посреди деревни росли баобабы, акации, масличные пальмы, а за тростниковыми заборами — бананы и папайя. В тени деревьев и заборов спали черно-белые козы, и бродили по пустым улицам сонные куры.

Об относительном благополучии деревни говорили и довольно многочисленные новостройки — каркасы домов из плотно составленных тонких жердей под покатыми — на четыре стороны — жердевыми крышами; очевидно, дома здесь строили не из саманного кирпича, а просто обмазывали каркас глиной.

Кое-где, но так, что нельзя было понять, какому двору они принадлежат, стояли посреди улиц высокие снопы злаков (не с общественных ли полей?).

Не все домики, впрочем, имели застекленные окна— некоторые обходились одной незакрывающейся дверью, и вскоре мы поняли, в чем тут дело.

Деревня Капье-пьем выглядела в эти еще не очень жаркие по местным понятиям утренние часы примерно так же, как выглядят в такие же часы в разгар полевых работ наши деревни — на улицах одни дети и старики.

И все-таки нам посчастливилось встретить одного, хоть и не очень молодого, но еще здорового и крепкого мужчину. Он был в розовой феске с тисненым узором, рваной рубахе и видавших виды штанах. Он сам подошел к нам, сказал, что его зовут Салимо, и что он, как и большинство жителей деревни Капье-пьем, — из племени яо, или ваяо, мусульманин, и что он рад гостям и с удовольствием покажет нам свой дом, если мы хотим навестить его.

Вообще-то основную часть населения страны составляют народы группы малави: пьянджа, чева, тонга, относящиеся к юго-восточным банту, причем в центральную часть страны, по которой мы проезжали, еще задолго до десятого века первыми пришли чева. Яо, ломве, тумбука, ангони появились на территории бывшего Ньясаленда значительно позднее. Яо, в частности, долгое время выступали как посредники в торговле и работорговле между арабизированными прибрежными племенами и племенами Центральной Африки; именно поэтому почти все они мусульмане, тогда как среди других племен широко распространен анимизм, поклонение культу предков и т. п.