Лунные горы

…Сейчас я сижу на самом берегу Ньясы. Оно по-прежнему тихое, и по дну его бегает солнечный свей: лучи повторяют очертания песчаной ряби… У кромки воды песок крупный, из красноватых неокатанных зерен гранита, а чуть глубже — он уже светлее и мельче. Ползают по дну моллюски, похожие на прудовиков, но размером побольше… В нескольких метрах от берега, приветствуя утро, высунулись из воды маковки водорослей и тростника.

В Ньясе, зайдя в воду, стоят веерные пальмы, а на самом берегу растут кокосовые пальмы с желтыми нижними листьями и еще незрелыми орехами. Зеленеет баобаб — в саванне они еще без листьев, — и белеют на нем два цветка.

На пальмах, на почти безлистных акациях — гнезда ткачиков, и задиристые щебетливые хозяева их тут же: они лимонно-оранжевые, с черными головками… Летают горлинки — такие же почти, как у нас в Средней Азии, и так же воркуют… Совсем рядом садятся на воду бакланы… Бегают по песку черно-белые трясогузки и доверчиво подходят к самым ногам; иногда они забегают в воду, что-то склевывают, пока не накатилась волна, а потом забавно трясут головкой.

Висят над водой пестрые крылатые рыболовы величиной со скворца — очень странные птички. У них непропорционально большая голова с длинным черным клювом, и, когда они, судорожно трепеща крылышками, останавливаются в воздухе над водой, высматривая рыбу, кажется, что опущенная голова перетягивает легкое туловище и птица вот-вот опрокинется… Так оно и случается: голова перетягивает, рыболов опрокидывается и гвоздем врезается в воду. Выныривает он тотчас и, если охота неудачна, вновь повисает в воздухе, вновь опрокидывается… При более счастливом стечении обстоятельств рыболов спешит на ветку ближайшего дерева и приступает к трапезе.

Перед домиками отеля озеро, наверное, постоянно расчищают от тростника. Во всяком случае, дальше по берегу высятся его заросли. Как и где-нибудь на Селигере, тростник шуршит на ветру, а по длинным узким листьям его ползают крохотные бронзовые жучки-листоеды, оставляя после себя тонкие желтые узоры.

Вчера озеро Ньяса открылось нам темно-синим полуовалом, вставленным в арку из ярко-красной бугенвиллей.

Это случилось, когда мы, проскочив мимо таблички с надписью «частное владение», остановились у низкого, но длинного здания, выкрашенного в белый цвет. Нас уже ждали хозяева владения: весьма почтенного возраста дама с помятым лицом и приспущенными веками и высокий, сурового вида ее супруг — подтянутый, с военной выправкой. От главного здания отеля разбегались в разные стороны маленькие белые домики под высокими соломенными крышами; справа они вплотную прижимались к озеру, а слева несколько отступали от него, оставляя место для широкого пляжа, на котором лежали ярко раскрашенные лодки.

Нам с Липецем достается домик справа, и мы идем туда вслед за чернокожим боем, который тащит наши сумки. Домик — из одной комнаты и ванной; потолка в обычном понимании нет: над головой — конус из стеблей бамбука внутри и тростника снаружи; две широкие кровати; на окнах — густые москитные сетки и жалюзи с горизонтальными козырьками; два шага от цементированных ступенек — и начинается пляж, и совсем рядом всегда теплая вода Ньясы.

Ньяса не похожа на озеро Виктория; глядя с порога домика на север, на бесконечную синеву, я традиционно сравнивал его с морем и скорее чувствовал, чем понимал, что есть и разница; потом догадался — Ньясе не хватает йодистого морского запаха.

Англичане — они верны себе и в Африке — очень пунктуальны в смысле срока завтраков, обедов и т. п. В Палм-Биче почти никого, кроме нас, нет, но если бы мы приехали на полчаса позже, то остались бы без ланча. Наша гидесса, миссис Энн, которая сама плохо переносит езду в машине, торопила поэтому нас в пути, не разрешая нигде надолго задерживаться, и торопит теперь.

Не успев даже искупаться, мы собираемся в холле. Кроме нас там сидят, потягивая холодное пиво, молодой человек и молодая женщина в спортивных костюмах. Оказывается, это жокеи, которые держат поблизости от Палм-Бич лошадей и обучают верховой езде желающих.

Никого из нас эта перспектива не привлекла, особенно меня — я наездился на лошадях в экспедициях. Но зато Липец высмотрел объявление: сдаются напрокат моторные лодки за семь шиллингов в час.

— Как ты к этому относишься? — спрашивает меня Липец; раньше в разговорах со мною он сбивался то на «вы», то на «ты», но постепенно в отношениях наших появилась полная ясность.

— Отлично отношусь, — говорю я. — В кои-то веки есть возможность прокатиться по Ньясе.

— Вот именно, — говорит Липец. — Если никто не согласится, сложимся вдвоем.

— Да все, наверное, согласятся…

К моему удивлению, этого не случилось. Мирэль— это понятно, ей бы хоть часок вырвать, чтобы «отшатать этюд», но остался на берегу наш кинорежиссер, страстный природолюб, осталась «ведущий африканист» (в этой группе с табелью о рангах посложнее!) Людмила Алексеевна, и еще двое из наших…

Что ж, вчетвером мы вполне уместимся в одной лодке — будет и дешево и сердито, — и Панкратьев отправился на переговоры к хозяйке отеля.