Лунные горы

Разумеется, яо давно не занимаются работорговлей и уже не монополизируют, как раньше, торговлю слоновой костью, золотом, табаком, огнестрельным оружием и прочими вещами. Теперь они в основном земледельцы, выращивают маис, табак, сорго, рис и занимаются скотоводством и рыболовством.

Мирным земледельцем, естественно, был и Салимо. Заметив, что мы весьма энергично фотографируем деревенские улицы, а некоторые фотоаппараты явно нацеливаются на него, он сказал, что охотно с нами сфотографируется, но для этого он должен переодеться. Он вошел в дом с застекленными окнами, а мы пока рассматривали дом без всяких окон, под крышей которого, в тени, сидели женщины и девочки, причем женщины держали в руках тлеющие обугленные палки, время от времени раздувая на их концах огонь.

Салимо вышел из дома в бежевом костюме с накладными карманами и охотно сфотографировался с нами на память.

После этого мы спросили, можно ли сфотографировать его вместе с женами.

Он что-то сказал женщинам, и те ответили согласием — очевидно, наш визит их забавлял, — но тоже заявили, что им нужно переодеться. Две, помоложе, женщины встали и скрылись в доме без окон, а Салимо пригласил нас в дом с застекленными окнами. Оказалось, застекленный дом — главный дом, принадлежащий главе семьи, мужу, а дом без окон — резиденция жен и дочерей, и в этом их коренное отличие.

В комнате главного дома прежде всего бросались в глаза два велосипеда, приставленные к передней стенке. Посередине на полу — круглая, с цветными узорами циновка, служащая обеденным столом. У противоположной стены — хозяйственная утварь. В правой от входа части комнаты — спальня, отгороженная невысокой глиняной перегородкой с прямоугольной незакрывающейся дверью, а в спальне — полуторная кровать, прикрытая выцветшей мутно-красной материей.

Напротив входной двери светлела другая дверь, ведущая во двор. Двор огорожен забором, внутри — зернохранилища для маиса, но самая примечательная деталь двора — неугасимый очаг, в котором между тремя камнями звездообразно лежат три тлеющих полена, и возле — всякая посуда.

Нет спичек, и неугасимый очаг точно так же, как и дымящиеся палки в руках женщин, заменяет их.

Наверное, огонь нетрудно поддерживать в сухой сезон. Но в дождливый?!

Было в этой детали что-то очень древнее, исконно исходное, и потому, наверное, она особенно запомнилась.

К тому времени когда жены Салимо переоделись — а в какой части света дамы переодеваются быстро?! — вокруг главного дома собралась целая толпа маловозрастных яо, и Салимо пришлось расчищать для себя и своих нарядных, задрапированных в яркие ткани жен свободное место.

Явился даже местный франт в майке-безрукавке, в сдвинутой на лоб шляпе, с изломанной манерной походкой; франт держал в руке где-то пойманную рыбину, а маловозрастные яо, несколько отвлекшись от Салимо, откровенно потешались над его манерами, что, впрочем, не производило на франта никакого впечатления.

Уже когда мы уходили из деревни Капье-пьем, я вдруг обнаружил у главного дома удивительные туфли, подобные которым не встречал ни раньше, ни позднее. Это были остроконечные туфли с остроугольным задником, сплетенные из кожуры банановых стволов, но не как лапти — из тонкого лыка — а из цельных пластин. И все-таки вспомнились лапти, секрет изготовления которых, по-моему, почти забыт у нас.

Когда мы еще на пути в Палм-Бич спросили нашего шофера, как его зовут, он ответил:

— Элиас, — и смущенно добавил: — По-русски — Илюша.

Кто-то из наших успел, так сказать, его перекрестить, и Элиасу это понравилось. Потом мы так и звали его — Илюша.

Знаток Малави Липец спросил у Илюши, из какого он племени.

— Шона, — ответил Илюша.

— Как! — вскричал Липец. — Ведь шона живут в Южной Родезии!

— Я из Солсбери, — подтвердил Илюша.

Тут было отчего раскрыть глаза. Малави — страна слаборазвитой промышленности — до сих пор еще не может обеспечить работой все взрослое население, и за пределы Малави систематически уходили отходники. Даже в год нашего приезда на мелких промышленных предприятиях Малави было занято раз в десять меньше рабочих, чем работало малавийцев-отходников в Южной Родезии и в Южно-Африканской республике.

И вдруг — южнородезиец из племени шона ушел из своей страны в Малави и сел здесь за руль такси!

— Кто ваши родители? — спросил Липец.

— Отец работает клерком.

— А вы не смогли устроиться?

— О нет, я и там водил такси.

— Но вам не хватало на жизнь?

— Что вы, в Солсбери я зарабатывал гораздо больше, чем здесь, в Солсбери можно неплохо прожить.

— Я понимаю, — сказал Липец, — вас не устроил расистский режим!

— Я не занимаюсь политикой, — поспешно ответил Элиас-Илюша и стал сосредоточенно смотреть прямо перед собой.

— Но зачем же вы тогда приехали в Малави?!

— Меня послали учиться в Блантайр миссионеры-иезуиты…

— Но я знаю, что в Южной Родезии полно своих миссионерских школ! — не сдавался изумленный Липец.

— Да, их много, но все они переполнены. В Блан-тайре свободнее.

— Вам платят стипендию?

— Нет, но меня устроили водителем такси.

— А потом — потом вы опять вернетесь в Солсбери?