Лунь

«КНИГА ЖАЛОБ И ПРЕДЛОЖЕНИЙ»

«Здорово, чуваки! Царапают вам бетон свободные сталкеры Полтораха, Крым и Фельдшер! Позаморачивались мы тут и отгрохали гостиницу на месте флэта свалившего барыги. Вроде ништяк получилось. Ясен перец, не „Золотой Палас“, но уж не серчайте — Дизайнера на той неделе в „мясорубке“ уработало. Берите карандашик, корябайте стеночку, как оно вам, понравилось али нет, и как жизнь ваще?»

«Встретитесь вы нам, будет тогда вам. А схрон ничего, нормальный. Егерь. „Долг“».

«Респект. Слышь, долган, а когда дружно жить будем? Задрала уже эта войнушка, чес слово. На хрена вы в нас стреляете? Зона теперь большая, всем места хватит. Фельдшер. „Свобода“».

«Схрон хороший да хавки нема. Жрать охота. Белый. Одиночка».

«Ну, ты, мэн, ваще. Может, тебе ещё и мини-бар устроить? Фельдшер. Freedom forever!»

«Мини-бар есть. Оставил за диваном пол-литра. Угощайтесь. День рождения у меня. Препод. Одиночка. P. S. Запятые я за вас ставить должен, грамотеи?»

«Чувак не в запятых счастье! А за водку большой от нас респект пусть тебе Джа улыбнётся! Фельдшер. Полтораха. F».

«Зачем стену царапать? Чё за детство? ПМК у всех вроде есть. Егерь. „Долг“».

«Не поэт ты Егерь. Гы! А стену и сам чиркал! Всё-таки поэт, хоть и долган. Фельдшер. „Свобода“».

«Сталкиры были очинь вкусный. Спасиба. Предём ищо. Бюрары».

«Угадал, анархист. Стихи пишу. Приходи к нам на Росток, продекламирую. Как раз четыре поэмы составил, по тридцать строчек в каждой. Ждём-с. А если без шуток, правда, сочиняю, но больше песни. Егерь. „Долг“».

Я взял гвоздь, долго крутил в пальцах. Подмывало что-нибудь черкнуть, но в голову ничего, кроме «Лунь и Хип. Идём к Саркофагу. Мы не вернёмся», не приходило. И почему «не вернёмся»? Кто знает, куда завернут дорожки Зоны, глядишь, и притопаем обратно. Зайдём в Бар, дело у меня там неоконченное, рыльце Бивню разрисовать под хохлому за новичка и подставу. Потом домой, задания «ботанические» на компе посмотреть, чаю горячего испить, а после завалиться на тахту, глаза закрыть и долго-долго ни о чём не думать, не вспоминать, не беспокоиться. Интересно ведь получается: в Зоне по дому скучаешь, хотя какой это, к чёрту, дом, так, очередной схрон за Периметром, а всё равно хочется в тепло, уют и безопасность. Да только хватает тебе этого уюта максимум на неделю. И манит, влечёт почему-то в сырость и холод, настойчиво зовут не пройденные ещё тропинки, а ночами снится Зона, жёлтая трава, седые утренние туманы, и даже запах чувствуешь во сне — прель, мокрая ржавчина, дым костра и ещё что-то особенное, волнующее, чего не передать на словах. Проснёшься и лежишь, глядя в темноту, и уже понимаешь, что с рассветом уйдёшь туда, не задумываясь о том, суждено ли будет вернуться.

Хип, заметив мой интерес к «переписке» сталкеров, неслышно подошла, положила подбородок мне на плечо, хихикнула над «бюрарами».

— А я этого Фельдшера знаю, — сообщила Хип. — Хороший мужик, правильный. Постоянно весёлый, всё у него с шуткой, с юмором. Когда нашим совсем туго было, они вокруг Фельдшера кучковались и слушали. А он несёт всякую хрень ни о чём, но смешно получается, и все депрессняки словно сами собой уходят. Он это называл лечением. Потому, кстати, так и прозвали. Интересно, жив ли сейчас… про бюреров это сто пудов он написал.

Стажёр мягко отобрала у меня гвоздь, подумала секунду и начала царапать на стене своё сообщение.

«Идём к Монолиту. Не вернёмся», — прочитал я.