«Настала весна. Я бросил учебу и поехал в Париж, чтобы войти во владение деньгами. В Париже долго шатался по бульварам, которые меня очаровали, околдовали: на них хотелось бы век провести! – впитывая шум и блеск столичной жизни. Сел за стол в какой-то кофейне на бульваре Капуцинок и решил написать моему учителю, который прочил мне блестящую журналистскую будущность. Думал: „Я очень богат. Куплю себе газету, назову ее „Бульвардье“ и буду писать туда все, что захочу! И о чем захочу!“ Потом снова пустился бродить по улицам, однако какая-то неведомая сила задержала меня около Вандомской площади, когда мимо проезжал наш император со своим кортежем. Я видел его впервые… В толпе переговаривались его поклонники, и я мигом стал одним из них, когда услышал – просто в пересказе, но мне и этого достало! – один из его призывов: „Я поведу вас в самые плодородные долины мира. В вашей власти будут богатые провинции, большие города. Вы там найдете честь, славу и богатство!“
У меня было богатство. Но я хотел чести и славы! Я хотел забыть свою потерю, свое одиночество, я не хотел возвращаться в унылый провинциальный Тоннер, и даже мечты о газете „Бульвардье“ я мгновенно забыл! И я, так и не дойдя до банка, бросился на сборный пункт и записался в армию волонтером.
Это был мой первый шаг на пути к смерти».
Араго с болью описывал поход в Россию, дорогу в Москву, сцены боев, побед и сокрушительного поражения, отступление, смерти друзей, страх и неизбывное горе, и чем дальше, тем больше тоски сквозило в каждом слове – тоски и ненависти. И это поразило Державина – поразило тем более, что настроение Араго совпадало с тем, о чем говорил ему и Сеславину генерал Чернышев в походном госпитале на Елисейских Полях:
«Мрачное и упорное предчувствие говорит мне, что я никогда не вернусь во Францию. Умру среди этих чужих людей, к которым уже привык, но которых ненавижу. Я улыбаюсь им с тайной ненавистью. А как я ненавижу их язык! Почему сверчок в России и сверчок во Франции трещат одинаково, а эти люди выдумали для себя какое-то чудовищное наречие?! О этот русский! Я не слышал более варварского языка, не видал более варварского народа, который готов все покинуть, все сжечь, готов погубить себя, лишь бы не преклонить колен перед неприятелем. Легче покорить легион демонов, чем русских, если бы даже вместо одного было десять Бонапартов.