Лукавый взор

– На тебя никто не сердится, милая. Мы очень напуганы, вот в чем дело. Сегодня на рынке мы слышали, будто в городе остались переодетые солдаты императора, которые не смирились с поражением и не намерены прощать врагам их победу. Они начинают вести тайную войну против тех, кто захватил Францию. Будут следить за теми, кто окажет гостеприимство оккупантам, и жестоко карать этих людей. Особенно ненавидят эти новоявленные партизаны русских… Говорят, за ночь уже пострадали несколько солдат и офицеров. Ты сама видела, Фрази, – это не преувеличение, а страшная правда. Но еще страшнее то, что, по слухам, с этими русскими были убиты несколько французов, которые дружески принимали их в своих домах. Не стоило тебе этого рассказывать, конечно, однако так уж вышло, что вы с Тибо и сами рисковали, и нас подвергли опасности. Если эти мстители узнают о том, что случилось, что вы спасли этого русского, они никого не помилуют. Никого из нашей семьи, понимаешь?

Фрази растерянно хлопнула глазами:

– Но ведь в тупике Старого Колодца никто не живет, кроме нас! Никто ничего не видел и не мог видеть.

– Разве ты не заметила людей, которые с любопытством таращились на нас, пока мы стояли около телеги и разговаривали с русскими? – встревоженно спросил мсье Филипп. – Что, если среди них оказался кто-то из заговорщиков или тех, кто охотно донесет на нас? Пожалуйста, Фрази… ты должна понять, что это очень серьезно. Не выходи сегодня из дома. Больше не заставляй нас так волноваться. Помни, что у твоей матери больное сердце.

Этими словами можно было убедить Фрази согласиться на что угодно! Она сорвалась с места, бросилась к матери, которая варила суп, обняла ее, попросила прощения, получила его вместе с поцелуями – и до конца дня являла собой образец послушания и смирения. Правда, при этом она очень надеялась, что Тибо все-таки заглянет к ней и расскажет, как здоровье Державина. Обедом его не заманишь: он всегда мог что-нибудь стащить из лавки булочника или колбасника. Однако Тибо так и не появился, хоть Фрази то и дело выглядывала во двор, пока отчим не приказал ей держаться от окон подальше.

Спать ее отправили рано, причем матушка особенно тщательно затворила ставни, а мсье Бовуар укрепил их металлическим прутом.

Фрази послушно легла в постель, однако долго ворочалась, не могла уснуть. Вдобавок взрослые внизу о чем-то спорили, а потом что-то шумно переносили с места на место. Фрази не выдержала, прокралась на лестницу и начала подсматривать и подслушивать. Вскоре стало понятно, что все окна и двери нижнего этажа забаррикадированы стульями и креслами, а отчим решил провести ночь в салоне на диванчике, причем рядом положил свое старое охотничье ружье.

Жюстина отправилась ночевать в спальню дочери, и Фрази едва не была застигнута на лестнице, но все-таки вихрем взлетела по ступенькам и успела шмыгнуть в кровать до того, как матушка открыла дверь. Фрази так старательно делала вид, будто спит, что и в самом деле очень скоро уснула.

В эту ночь приснился Фрази какой-то человек – голубоглазый, бледный, с очень странной черной лентой, охватившей лоб. Смотрел он на Фрази так печально, что ей тоже стало грустно и тревожно.

– Ничего, – сказал этот человек. – Ничего, моя деточка, доченька родная! Жизни без горя не бывает. Печаль тяжка, но она минует. А счастье свое ты найдешь, слово сдержишь, все у тебя сладится… Не плачь, маленькая. Хотел бы я твои слезы утереть, да не в силах. Не плачь…

Он исчез, а Фрази почувствовала, что Жюстина будит ее и испуганно спрашивает:

– Что случилось? Почему ты плачешь? Сон страшный? Успокойся, все будет хорошо!

Фрази утерла мокрые щеки: она и в самом деле плакала во сне! – прижалась к матери и снова уснула, отчаянно надеясь, что снова увидит того же самого человека. Это был ее отец, она знала, ее настоящий отец, он называл ее доченькой, конечно, это был он! Фрази отчетливо слышала его голос, но не могла понять, почему он говорил по-русски? Не найдя его на тропах сновидений, она решила поутру обязательно спросить у матери, что все это могло значить, но утром ей стало не до того, потому что на садовой дорожке был найден исколотый ножом труп Тибо, и по кровавому следу стало понятно, что убили около серого особняка, а потом тело перекинули через ограду сада, принадлежащего мсье Бовуару. Гораздо позже Фрази узнала, что ночью отчим слышал чьи-то осторожные шаги в саду, кто-то вроде бы даже подбирался к окнам, поднимался на крыльцо, однако то ли не рискнул ломиться, то ли спугнуло незнакомца что-то.

Поутру, заперев рыдающих Жюстину и Фрази в доме и оставив им ружье, Филипп Бовуар сходил за полицией, однако ни слова не сказал о том, что произошло здесь вчера и во что были замешаны несчастный убитый мальчишка и Фрази. К жене и падчерице он полицейского не подпустил: твердо стоял на том, что мальчика этого никогда раньше не видел и не может понять, отчего труп был подброшен к его, Филиппа Бовуара, дому.