Лукавый взор

– Мама, дядя Филипп, я отомстила за всех нас! – повернулась, чтобы поблагодарить того, кто подсказал ей, что делать. Так вовремя подсказал!

Если бы она выстрелила в спину Стаху, то, конечно, попала бы, но для всех стала бы убийцей. И даже желание отомстить за мать, за отчима, за Шарля не спасло бы ее. Конечно, люди были бы на ее стороне, но никакой суд не оправдал бы ее! А теперь все выглядело так, будто Стах бежал, оступился, упал и сломал шею.

Кто обратит внимание на прочерк пули по ступеньке? Надо спрятать пистолет обратно в Библию и помочь Шарлю.

К ее изумлению, на лестнице никого не оказалось. Да и вообще на улице Гизов не было ни души.

– Господи, благодарю тебя! – пробормотала она, уверившись, что Всевышний истинно наблюдал за ней в это мгновение и послал ей столь нужный совет, а потом вбежала в дом.

Окровавленный Шарль тихо стонал.

Он жив, какое счастье!

Фрази быстро вложила пистолет и заветный листок с наказом отчима в Библию, книгу спрятала за уставленный позолоченными подсвечниками и фарфоровыми статуэтками комод и принялась выдвигать его ящики, разыскивая что-нибудь, чем можно было перевязать рану Шарля; начала звать на помощь… и вдруг, как молния, ударило ее осознание того, что спасительные слова «Под ноги стреляй!» были произнесены по-русски.

И она вспомнила, что уже слышала раньше этот голос.

Во сне слышала.

Агнес Париж, 1832 год

Араго проснулся от страшного грохота. Вскочил с постели, подбежал к окну и огляделся. Судя по этому грохоту, дом на улице Ришелье, в котором жил наш герой, должен был или вот-вот обвалиться, или уже начал обваливаться. Однако стены стояли незыблемы, солнце ярко светило в окно. Араго схватил «брегет», глянул на циферблат – и не поверил глазам.

Он ушел из типографии на рассвете, когда первые уличные газетчики выстраивались в очередь на углу дома, в котором помещалась типография мсье д’Эвера. Подвальное окошко упаковочного цеха было открыто, и два силача-грузчика выбрасывали оттуда наверх, на мостовую, одну за другой увесистые пачки только что вышедших газет. Первыми вылетали связки «Бульвардье», и самые проворные мальчишки уже разбегались в разные стороны от улицы Циферблата, крича:

– Лукавый Взор бросает вызов полякам! Поляки подстрекают Францию к войне с Россией! Читайте «Бульвардье»!

«Звучит забористо!» – оценил Араго, отчаянно зевая.

Он дошел до дома, начисто забыв об осторожности, однако ни из-за угла, ни из дверей никто на него не набросился – ни в рогатывке, ни без оной. Видимо, караулившие его поляки либо притомились и ушли спать, либо решили, что Араго домой не вернется, а потому тоже покинули свой пост.

Умывшись, кое-как побросав испачканную во время ночных приключений и типографской работы одежду и заведя свой «брегет», он рухнул в постель, и последнее, что слышал, был перезвон колоколов базилики Нотр-Дам-де-Виктуар, Девы Марии Победы, отбивавших приму[173] и доносившихся с площади Пети-Пэр, Малых Отцов. Араго успел подумать, что надо проснуться не позднее терции, и провалился в сон – в темный, мутный сон отчаянно усталого человека.

Казалось, с тех пор прошла минута или две, однако сейчас часы показывали одиннадцать. Он проспал терцию, или «брегет», который никогда не врет, вдруг начал грешить?!

Стук повторился, но теперь к нему присоединился отчаянный крик:

– Мсье Араго! Откройте! Вы живы, мсье Араго?!

Это был голос Гастона.

Ну да, мальчишка, как всегда, принес кофе и круассаны, а жилец, который обычно поднимается ни свет ни заря и пунктуален до тошноты, не открывает. Неудивительно, что Гастон переполошился.

– Иду, иду, – сквозь мучительный зевок выдавил Араго и, набросив расписной шелковый халат (в моде уже который год было все восточное), прошлепал босиком к двери.

– Наконец-то! – возопил Гастон, вваливаясь в комнату и ловко водружая на столик поднос с кофейником, двумя чашками и горкой круассанов. – Я здесь чертову уйму времени торчу! Уже третий раз прихожу!

– Ты что, собрался завтракать со мной? – удивился Араго. – Почему две чашки и куда столько еды? Ты же знаешь, что я по утрам почти не ем.

– Я подумал, что вы решили позавтракать вдвоем кое с кем, – заявил Гастон, нагружая на поднос вчерашнюю посуду («Боже мой, – изумился Араго, – да неужели только вчера этот гарсон приходил сюда с известием от „мсье Боссю“, то есть от Шписа, неужели только вчера я сунулся в погреб серого особняка, неужели только вчера меня снова спасла Фрази?!») и лукаво подмигивая в сторону открытой двери, в проеме которой маячила тонкая женская фигура в голубом платье и в шляпе с густой вуалью.

«Фрази!» – была первая мысль, исполненная надежды и восторга, однако тут же Араго узнал Агнес. Вообще странно, что он ошибся: Агнес была гораздо ниже ростом и немного субтильней Фрази. Хотя на самом-то деле ничего странного нет в том, что Араго ошибся…

– Жан-Пьер, о боже! – завопила Агнес сдавленным, каким-то насморочным голосом, который очень напоминал трубный глас. – Наконец-то! Я думала, тебя убили!