Лукавый взор

– Разве ты забыл, как эта лихота[170], – он кивком указал на Фрази, полулежавшую в кресле почти без чувств: страшная картина убийства матери стояла перед ее глазами, а голос Стаха доносился словно бы издалека, – призналась, что спасла русского гусара? Спасла русского! Да у меня руки по локоть в крови от этих тварей, врагов Польши с незапамятных времен! В рядах наполеоновской армии я сражался с ними во время войны, я тайно убивал их, прячась в лесах, я поджигал дома, в которых они жили… Ну ладно, здесь, в Нанси, люди вынуждены были принимать их у себя, подчиняясь приказу. Но я не мог оставить безнаказанным то, что совершила эта девчонка! О, мои руки дрожали от нетерпения придушить ее. Но она была ребенком… я не мог лишить жизни ребенка! Я видел во время войны мертвых детей, и это было так ужасно, что я поклялся никогда не убивать ребенка. Но я мог превратить жизнь этой девчонки в кошмар, убив ее мать. Так я наказал и ее саму.

– Но моя матушка ничего не знала! – с трудом прошептала Фрази. – Она не принимала участия ни в чем! Они с дядей Филиппом вернулись домой, когда все уже закончилось! Когда Державина увезли!

– Я же сказал, что должен был наказать тебя, – презрительно взглянул на нее Стах. – Или ты настолько тупа, что не можешь этого понять? Если бы ты не полезла спасать русского, твоя мать была бы жива, понимаешь? Почувствуй это: ты сама убила ее, по твоей вине она погибла! Осознай! Сдохни от горя и раскаяния!

– Стах, ты безумец! – выкрикнул Шарль. – Вспомни, как я нашел тебя окровавленным, избитым, полуживым. Ты просил о милосердии – и я спас тебя, спас твою жизнь из милосердия, а не потому, что ненавижу русских и люблю их врагов. Но ведь и Фрази спасла того человека из милосердия. Это чувство даровано нам Богом, оно отличает нас от животных! Разве можно винить человека за то, что он исполняет божью волю? Исполняет свой долг?

– Долг милосердия? – холодно усмехнулся Стах. – Нет ничего выше долга перед Ржечью Посполитой[171].

– Это что такое? – удивился Шарль.

– Так зовется моя страна. Мое отечество! Моя родина.

– Ты прав, конечно, – пробормотал Шарль. – Нет ничего выше долга перед родиной, однако же…

– При чем тут чья-то родина?! – фыркнул Стах. – Мне наплевать на другие страны, для меня существует только Великая Польша, моя родина, – и долг благородной мужской дружбы. Ты был мне настоящим другом, Шарль. Но не думай, что я так долго жил здесь лишь потому, что не хотел расставаться с тобой и был благодарен тебе. То есть, конечно же, благодарен! Поэтому я хочу отплатить добром за добро – и одновременно исполнить свой долг. Наконец-то я это сделаю!

Он медленно выдвинул вперед руку, которую до этого держал за спиной. В ней оказался пистолет. И Стах направил его на сидящую в кресле Фрази.

– Тебе вот-вот исполнится шестнадцать, ведь так? – улыбнулся он. – Ты уже не ребенок! Я хотел дождаться этого дня. Но придется поспешить. Не горюй о ней, Шарль. Ты меня еще поблагодаришь, когда найдешь другую невесту, достойную тебя! А эту я сейчас убью.

Фрази как завороженная смотрела в черное дуло, но вдруг Шарль сорвался с места и бросился вперед:

– Не надо, нет!

Он лишь на миг оказался между Фрази и Стахом, и в это мгновение грянул выстрел.

Шарль упал.

– Пшекленьство![172] – вскрикнул Стах, ошеломленно глядя то на него, то в дуло пистолета. – Зачем? Что ты наделал, Шарль?! Шарль…

И тут оплетавшая Фрази сеть горя и страха словно бы свалилась с нее. Девушка сорвалась с места, одним прыжком подскочила к камину и распахнула Библию.

Заветный листок со словами «Justine et vengeance» прикрывал тщательно вырезанную в книге выемку. Там лежал пистолет.

Гладкая, отшлифованная множеством прикосновений рукоять с клеймом знаменитого оружейника Николя Ноэля Буте, длинный латунный ствол, чеканное ложе, клеймо… Не зря Шарль научил свою невесту стрелять!

Фрази схватила пистолет, повернулась к врагу, палец коснулся спускового крючка. Стах сделал было движение броситься вперед, вырвать у девушки пистолет, но понял, что выстрел опередит его. Мгновенно перескочил через окровавленное тело своего бывшего друга и метнулся в прихожую.

Заскрежетал засов, опущенный много лет назад, после смерти Жюстины.

Фрази наклонилась над Шарлем. Под ним расплывалась кровавая лужа, глаза были закрыты, но он дышал, он был еще жив!

– Я сейчас, я сейчас, держись, милый, – прошептала Фрази и вылетела вслед за Стахом, зажимая пальцем спусковой крючок, чтобы кремень не высек из огнива смертоносную искру и пистолет не выстрелил раньше времени.

Дверь из прихожей была распахнута, Стах уже выскочил на парадную лестницу, понесся прыжками вниз, вот-вот убежит! Убежит по той лестнице, на которой он убил Жюстину!

– Под ноги стреляй! – негромко приказал кто-то рядом, и Фрази, опустив дуло как можно ниже, спустила курок.

Пуля высекла искру из ступеньки, которой коснулась нога Стаха. Он покачнулся, подпрыгнул, не удержался, тяжело рухнул на спину, медленно съехал вниз по ступенькам… и остался лежать с нелепо вывернутой головой. А Фрази, тихо шепнув: