Лучшие мысли и изречения древних в одном томе

Все, чем тешится чернь, дает наслаждение слабое и поверхностное, всякая радость, если она приходит извне, лишена прочной основы.

«Письма к Луцилию», 23, 5

Плохо живут те, кто всегда начинает жизнь сначала. ‹…› Напрасно мы полагаем, будто таких людей мало: почти все таковы. А некоторые тогда и начинают жить, когда пора кончать. А ‹…› некоторые кончают жить, так и не начав.

«Письма к Луцилию», 23, 9, 11

Зачем сейчас портить себе жизнь страхом перед будущим? Глупо ‹…› чувствовать себя несчастным из-за того, что когда-нибудь станешь несчастным.

«Письма к Луцилию», 24, 1

Если ты хочешь избавиться от всякой тревоги, представь себе, что пугающее тебя случится непременно, и какова бы ни была беда, найди ей меру и взвесь свой страх. Тогда ты наверняка поймешь, что несчастье, которого ты боишься, или не так велико, или не так длительно.

«Письма к Луцилию», 24, 2

Поверь мне, ‹…› смерть настолько не страшна, что благодаря ей ничто не страшно.

«Письма к Луцилию», 24, 11

Надейся на справедливое решение, но будь готов к несправедливому.

«Письма к Луцилию», 24, 12

Отдели смятение от его причины, смотри на само дело – и ты убедишься, что в любом из них нет ничего страшного, кроме самого страха.

«Письма к Луцилию», 24, 12

Как водяные часы делает пустыми не последняя капля, а вся вытекшая раньше вода, так и последний час, в который мы перестаем существовать, не составляет смерти, а лишь завершает ее: в этот час мы пришли к ней – а шли мы долго. ‹…› «Смерть, уносящая нас, – лишь последняя смерть среди многих».

«Письма к Луцилию», 24, 20–21

Только люди бывают так неразумны и даже безумны, что некоторых заставляет умереть страх смерти.

«Письма к Луцилию», 24, 23

Мудрый и мужественный должен не убегать из жизни, а уходить. И прежде всего нужно избегать той страсти, которой охвачены столь многие, – сладострастной жажды смерти. Ибо помимо прочих душевных склонностей есть ‹…› еще и безотчетная склонность к смерти, и ей нередко поддаются люди благородные и сильные духом, но нередко также и ленивые и праздные. Первые презирают жизнь, вторым она в тягость.

«Письма к Луцилию», 24, 25

Все, в чем мы нуждаемся, или стоит дешево, или ничего не стоит.

«Письма к Луцилию», 25, 4

Гнет возраста чувствует только тело, а не душа, и состарились одни лишь пороки и то, что им способствует.

«Письма к Луцилию», 26, 2

«Размышляй о смерти!» – Кто говорит так, тот велит нам размышлять о свободе. Кто научился смерти, тот разучился быть рабом. Он выше всякой власти и уж наверное вне всякой власти.

«Письма к Луцилию», 26, 10

Совершенство духа нельзя ни взять взаймы, ни купить, а если бы оно и продавалось, все равно, я думаю, не нашлось бы покупателя. Зато низость покупается ежедневно.

«Письма к Луцилию», 27, 8

Странно ли, что тебе нет никакой пользы от странствий, если ты повсюду таскаешь самого себя? (Со ссылкой на Сократа.)

«Письма к Луцилию», 28, 2

Насколько выше была б ему цена, если б толпа ценила его пониже.

«Письма к Луцилию», 29, 8

Передышками нельзя пренебрегать: тяжелобольным временное улучшение заменяет здоровье.

«Письма к Луцилию», 29, 8

Не смей пересчитывать всех, кто тебе страшен. ‹…› К твоей смерти доступ открыт только одному, сколько бы врагов тебе ни угрожало.

«Письма к Луцилию», 29, 9

Только низким путем можно снискать любовь низких.

«Письма к Луцилию», 29, 10

По-моему, умирая, человек мужественнее, чем перед смертью. Когда смерть пришла, она и невежде дает силу духа не бежать от неизбежного.

«Письма к Луцилию», 30, 8

Кто не хочет умирать, тот не хотел жить. Ибо жизнь дана нам под условием смерти и сама есть лишь путь к ней.

«Письма к Луцилию», 30, 10

Мы боимся не смерти, а мыслей о смерти – ведь от самой смерти мы всегда в двух шагах.

«Письма к Луцилию», 30, 17

Стыдно человеку, который одолел самые высокие вершины, обременять богов. Что нужды в молитвах? Сделай сам себя счастливым!

«Письма к Луцилию», 31, 5

Из тесного угла можно вознестись к небу – только воспрянь.

«Письма к Луцилию», 31, 11

Жизнь наша коротка, и сами мы еще больше сокращаем ее своим непостоянством, каждый раз начиная жить наново. Мы дробим ее на мелкие части и рвем в клочки.

«Письма к Луцилию», 32, 2

Где что-нибудь выдается и бросается в глаза, там не все ровно. ‹…› [У] величайших людей ‹…› каждая черта в произведении так сплетена с другою, что невозможно что-либо изъять, не разрушив целого.