Лучше подавать холодным

Балагур воткнул ему в бедро нож по рукоять. Трясучка испустил вопль, разом страдальческий и свирепый, и ударил Балагура головой в лицо. Что-то хрустнуло, зал закружился. Балагур треснулся затылком о камень, ощутил впившиеся в спину ступени. Увидел нависшего над ним Трясучку, подумал, что неплохо было бы поднять тесак. Но сделать это не успел – Трясучка с силой опустил щит ему на руку, лязгнув железным ободом о мрамор. Пальцы Балагура разом онемели, тесак выпал из них и покатился вниз по лестнице.

Трясучка, на оскаленных зубах которого поблескивала розовая пена, отодвинулся, постанывая с каждым вздохом, нашарил топор, крепко стиснул рукоять. Балагур следил за ним, испытывая только легкое любопытство. Краски казались яркими, перед глазами все плыло. На запястье северянина виднелся шрам – в виде семерки. Семерка была хорошим числом сегодня. Как и в день их первой встречи. Как и всегда.

– Извините.

Трясучка замер на миг, скосив в сторону одинокий глаз. Затем развернулся, взмахивая топором. Позади него стоял какой-то мужчина – высокий, со светлыми волосами. Что произошло дальше, Балагур толком не разглядел. Топор цели не достиг, щит Трясучки вдруг рассыпался в щепки. А сам северянин отлетел почему-то к дальней стене, ударился о нее, булькнул, упал и медленно покатился по второй лестнице, что располагалась напротив. Перевернулся раз, другой, третий и лег неподвижно у подножия.

– Три раза, – шевельнул Балагур разбитыми губами.

– Оставайся здесь, – сказал светловолосый, обходя его и поднимаясь по лестнице.

Подчиниться было нетрудно. Других планов у Балагура не имелось. Он выплюнул из онемевшего рта осколок зуба, и только. И уставился, медленно помаргивая, на крылатых женщин на потолке.

Их было семь, с семью мечами.

* * *

За несколько мгновений Морвир испытал массу самых разнообразных эмоций. Ликующее торжество – когда Коска отхлебнул из фляги, не подозревая, что его ожидает. Ужас, сопровождавшийся бессмысленными поисками укрытия, когда старый наемник выразил вдруг намерение посетить уборную. Любопытство – когда Виктус вытащил арбалет и направил его генералу в спину. Вновь торжество – когда и Виктус принял смертоносную дозу спиртного. И под конец ему даже пришлось закрыть рот рукой, чтобы не расхохотаться, – когда отравленный Коска кинулся на своего отравленного противника и оба, поборовшись немного, рухнули на пол и замерли в последнем объятии.

События положительно складывались все забавнее. Столько усилий, чтобы убить друг друга, и ни малейшего представления о том, что Морвир уже проделал всю работу за обоих…

По-прежнему улыбаясь, он вытащил из потайного кармана внутри подкладки заранее подготовленную иглу. Осторожность – на первом месте, всегда. Если в каком-то из двух старых убийц и сохранилась искорка жизни, ее погасит для пользы и благополучия всего мира легчайший укол блестящим кусочком металла, покрытого препаратом номер двенадцать его собственного изготовления. Морвир осторожно отворил дверь с тишайшим из скрипов и на цыпочках вышел в комнату.

Стол был опрокинут. На полу валялись разлетевшиеся карты и деньги, среди которых лежал Коска, выронивший флягу из бессильной руки. Сверху на нем громоздился Виктус с арбалетом, выпачканным с одного конца кровью. Морвир опустился возле покойников на колени, подсунул руку под тело Виктуса и, кряхтя от натуги, свалил его на пол.

Глаза у Коски были закрыты, рот открыт. По виску из ранки на лбу стекала кровь. Восковая бледность лица безошибочно свидетельствовала о смерти.

– Человек способен измениться, да? – насмешливо спросил Морвир. – Вот они, твои обещания!

К его невероятному потрясению, глаза Коски вдруг открылись.

К еще более невероятному потрясению, живот пронзила неописуемо ужасная боль. Морвир судорожно втянул в грудь воздух, испустил на выдохе нечеловеческий стон. Опустил взгляд на живот и увидел, что старый наемник воткнул туда нож. Снова судорожно вдохнул. Без всякой надежды поднял руку.

Что-то тихо хрустнуло, когда Коска схватил его за запястье и вывернул руку так, что игла вонзилась в шею самому Морвиру. Последовала пауза, во время которой оба пребывали в неподвижности, словно живая скульптура. Нож все так же оставался в животе у Морвира, игла – в шее, рука зажата в железной хватке Коски. Наемник угрюмо смотрел на него снизу вверх. Морвир пялился в ответ сверху вниз. Потом выпучил глаза. Содрогнулся всем телом. Молча. Да и что он мог сказать? И без того все было ясно. Сильнейшая из известных ему отрав быстро перемещалась от шеи к мозгу… конечности уже немели.

– Отравил виноградный спирт, да? – прошипел Коска.

– Хмх, – выдавил Морвир, уже не в силах выговорить и слова.

– Забыл, что я дал обещание не пить? – Старый наемник выпустил рукоять ножа, дотянулся окровавленной рукой до фляги и, привычным движением свернув крышку, наклонил ее. На пол выплеснулась белая жидкость. – Козье молоко. Говорят, полезно для пищеварения. Ничего крепче я не пью после Сипани, но всем об этом знать ни к чему, пожалуй. Я ведь должен поддерживать сложившуюся репутацию. Отсюда и все эти бутылки.