Лучше подавать холодным

Пригнувшись, она бросилась следом. Мгновением позже услышала щелчки арбалетов. Наемник, за спиной которого она укрывалась, упал, Монца, обходя его, нырнула в сторону. Другой пошатнулся, получив в грудь стрелу, попятился. Крики, топот сапог, мельтешащие перед глазами портреты победителей древности на стенах огромного зала с высокими окнами… И солдаты в полной броне. Личная стража Орсо.

Она увидела, как Секко пихнул одного из стражников копьем, наконечник которого лишь бессильно скрежетнул по стали. Услышала лязг – наемник ударил стражника по шлему булавой и завопил, когда его самого рубанули по спине двуручным мечом. Брызнула кровь, вопль оборвался. Другого наемника, бросившегося в атаку, остановила стрела. Монца, добежав до мраморного стола, присела, подставила плечо под край и перевернула его, опрокинув на пол стоявшую на нем вазу. Едва успела нырнуть в укрытие, как в мрамор тюкнула другая стрела.

– Нет, – закричал кто-то, – нет!

Мимо пронесся наемник, спеша добраться до двери, в которую с таким восторгом ворвался несколько мгновений назад. Пропела тетива, он сделал еще шаг и рухнул ничком со стрелой в шее. Попытался подняться, но изо рта хлынула кровь, и он обмяк. Умер, уставившись на Монцу.

Вот она, расплата за жадность. Сиди теперь за столом, как в ловушке, без единого друга рядом, жди своей очереди…

– Схватилась за крапиву, мать твою, – ругнулась Монца себе под нос.

* * *

Балагур преодолел, пятясь, последние несколько ступеней, и стук сапог внезапно сделался гулким, словно за спиной открылось широкое пространство. Оглянувшись, он увидел просторный круглый зал с семью величественными входными арками и куполом, разрисованным крылатыми женщинами. Стены были уставлены множеством скульптур, и, когда он двинулся дальше, на него уставились сотни мраморных глаз.

Судя по всему, защитники держали здесь оборону. По всему залу и на двух изогнутых лестницах, ведущих вверх, валялись мертвецы. Наемники Коски и гвардейцы. Все теперь были на одной стороне. Балагур припомнил, что, покуда бился в кухне, сверху вроде бы доносились звуки сражения. Только ему не до того было, чтобы прислушиваться.

Следом за ним из арки выбрался Трясучка. С мокрыми от крови волосами, прилипшими к голове, с лицом в кровавых потеках, с разорванным и окровавленным правым рукавом. Весь в синяках и царапинах. Но нанести ему последний, решающий удар Балагуру так и не удалось. Щит северянина сплошь покрывали выбоины и вмятины, но тот по-прежнему держал в руке топор и готов был драться. Он окинул взглядом круглый зал и кивнул.

– Много трупов, – пробормотал.

– Сорок девять, – сказал Балагур. – Семь раз по семь.

– Подумать только. Добавить твой – и будет пятьдесят.

Трясучка ринулся к нему, отведя топор как бы для удара сверху, затем резко пригнулся, целя в лодыжку. Балагур перепрыгнул через лезвие, опустил тесак на голову северянина. Тот вздернул щит, клинок впустую лязгнул по иссеченной поверхности. Следующий удар Балагур нанес ему ножом в незащищенный бок, наткнулся на рукоять топора, взлетевшего вверх, но все-таки умудрился резануть по ребрам. Развернулся, поднимая тесак, дабы завершить дело, но опустить не успел – Трясучка ударил его локтем в горло. Отшатнувшись, Балагур споткнулся о труп, чуть не упал.

Оба уставились друг на друга. Трясучка – пригнувшись, оскалив зубы, держась рукой за раненый бок. Балагур – кашляя и пытаясь восстановить разом дыхание и равновесие.

– Еще? – спросил Трясучка.

– Давай, – прохрипел Балагур.

Они схватились снова, перепрыгивая через мертвецов, спотыкаясь об оружие, проскальзывая в кровавых лужах на полу, рубя, коля, лягаясь, плюя друг в друга. Под расписным потолком заметалось эхо тяжелого дыхания, топота ног, вскриков и рычания, скрежета металла о металл, клацанья металла о камень, словно вокруг сражалось не на жизнь, а на смерть множество солдат.

Увернувшись от неловкого замаха топором, который угодил в стену, брызнувшую осколками мрамора, Балагур обнаружил, что вновь пятится по лестнице. Оба к этому времени устали и двигались медленней. Не может человек сражаться, потеть и обливаться кровью вечно… Трясучка, хрипло дыша и выставив перед собой щит, шагнул следом.

Пятиться вверх по лестнице – дело непростое, особенно, когда она завалена трупами. Не отводя глаз от Трясучки, Балагур наступил на чью-то руку и подвернул лодыжку. Увидев это, Трясучка тут же ткнул его топором. Отдернуть ногу Балагур не успел, и лезвие раскроило голень. Он пошатнулся. Северянин с рычанием высоко вскинул топор. Балагур, пригнувшись, подался вперед и полоснул его ножом по руке. Хлынула кровь, Трясучка, охнув, выронил топор, который тяжело грохнулся на ступеньку рядом. Балагур рубанул его по голове тесаком, но Трясучка вновь подставил щит, и лезвие лишь распороло кожу. Рана запузырилась кровью, оросившей обоих. Северянин окровавленной рукой схватил Балагура за плечо, подтащил к себе, скалясь, как бешеный пес. Здоровый глаз его пылал яростью, стальной, покрытый мелкими кровавыми брызгами, лучился красным сиянием.