Они скандировали ее имя и имя ее брата, перечисляли ее победы. При Афьери. Каприле. Масселии. Душистых Соснах. На Высоком Берегу. Бродах Сульвы. Монца гадала, понимают ли они, чем восхищаются?.. Мертвецы, оставшиеся после нее во всех этих местах. Голова Кантейна, гниющая на воротах Борлетты. Ее нож в глазу Хермона. Гобба, разрубленный на куски, растащенный крысами по сточным канавам. Мофис и его клерки с отравленными гроссбухами, с ядом на пальцах и языках. Арио и его собутыльники, безжалостно убиенные у Кардотти. Ганмарк и его перебитые гвардейцы. Верный, висящий на мельничном колесе. Голова Фоскара, разбитая о пыльный каменный пол. Горы трупов. Кого-то из погибших ей было жаль, кого-то – нисколько. Но приветствовать содеянное ею радостными криками?.. Она окинула взглядом ликующие лица в окнах, поморщилась. Возможно, в том и заключается разница между нею и этими людьми.
Возможно, трупы их и впрямь радуют, поскольку это не их трупы.
Она оглянулась через плечо на своих так называемых союзников, но утешения не обрела. Великий герцог Рогонт, будущий король, посылающий народу улыбки из-за плотного заслона стражников, человек, чья любовь продлится ровно столько, сколько Монца будет ему полезна. Трясучка, сверкающий металлическим глазом, человек, который от ее нежного прикосновения превратился из симпатичного оптимиста в уродливого убийцу. Коска, подмигнувший в ответ на ее взгляд… самый ненадежный союзник и самый непредсказуемый враг, человек, который в любой момент может сделаться как тем, так и другим. Балагур… кто вообще знает, что скрывается в глубине этих мертвых глаз?
Следом ехали остальные уцелевшие предводители Лиги Восьми. Или Девяти. Лирозио из Пуранти, с роскошными усами торчком, шустренько воротившийся в лагерь Рогонта после наикратчайшего из альянсов с герцогом Орсо. Графиня Котарда с не отстающим от нее бдительным дядюшкой. Патин, Первый гражданин Никанте с императорскими замашками и в крестьянском рубище, который отказался принять участие в битве на бродах, но более чем охотно принял его в праздновании победы. Здесь были даже представители городов, разоренных ею в интересах Орсо, – именитые горожане Итрии и Масселии, и хитроглазая юная племянница герцога Кантейна, которая внезапно обнаружила себя герцогиней Борлетты и казалась весьма этим обстоятельством обрадованной.
Монца так долго считала их врагами, что затруднялась теперь воспринимать как друзей. И, судя по выражению, которое приобретали их лица, когда она встречалась с ними глазами, они испытывали то же затруднение. Для них она была пауком, которого приходится терпеть в кладовке, чтобы избавил от мух. А не станет мух, кому нужен паук в тарелке?..
Она отвернулась и снова устремила взгляд вперед. В нос ударил гнилостный, соленый запах моря, закружили над головой крикливые чайки. Процессия двигалась теперь вдоль бесконечной дуги набережной – мимо верфей, где стояли на катках недостроенные корпуса двух военных кораблей, похожие на скелеты выброшенных на берег и разложившихся китов, мимо канатных и парусных мастерских, складов древесины, кузниц и столярен, мимо огромного, зловонного рыбного рынка, где царила тишина и пустовали усеянные чешуей прилавки, впервые, возможно, с того дня, когда ликующих горожан выгнала отовсюду на улицы победа Монцы при Душистых Соснах.
Стены домов позади пестрой толпы были густо облеплены плакатами, которые усердно множились в Талине после изобретения печатного станка. Устаревшие извещения о победах, предупреждения, карикатуры, патриотические лозунги постоянно заклеивались поверх новыми. На самых последних красовалось женское лицо – суровое, невинное, холодно прекрасное. Ее собственное, поняла Монца, и к горлу подкатила тошнота. Ниже были напечатаны слова: «Сила, отвага, слава». Орсо как-то раз сказал ей, что для превращения лжи в правду достаточно повторять ее почаще. Это лицо, исполненное уверенности в своей правоте, повторялось на стенах снова и снова… На фасаде очередного дома Монца увидела ряд других плакатов, отпечатанных довольно скверно, на которых она была изображена с воздетым над головой мечом. Подпись гласила: «Не сдавайся, не жалей, не прощай». Выше, прямо на кирпичной стене, кто-то начертал красной краской с потеками одно-единственное слово: «Месть».
Почувствовав себя еще ужасней, она сглотнула комок в горле.
Мимо тянулись бесконечные доки, где покачивались на волнах залива рыбачьи, прогулочные, торговые суда всех видов и размеров, всех народов, существующих под солнцем, с палубами, забитыми моряками, которые вышли посмотреть, как Змея Талина берет город. Себе.
Чего и боялся Орсо.
Коска чувствовал себя прекрасно.