Лучше не бывает

Миссис Макграт, усевшись рядом с Дьюкейном, скрестила ноги будто напоказ. Он прихлебывал розовое вино. Если она действительно заколдовала его, сейчас ему это было абсолютно безразлично. В комнате запахло алкоголем, скорее всего, сама миссис Макграт распространяла запах алкоголя. Дьюкейн понял, что она была слегка навеселе.

Низкий вырез зеленого платья обнажал смуглую впадину между двумя круглыми, нежными, едва прикрытыми белыми грудями. Ее лицо, на котором не видно было следов макияжа, казалось бледнее, загорелая кожа блестела. Крепкие черные волосы потрескивали и вздымались от ударов щеткой. Темная леди, подумал Дьюкейн. Он подумал – Цирцея.

Холодные темно-голубые глаза смотрели на него спокойно, туманно. Миссис Макграт, не переставая причесываться, достала левой рукой стакан: бум-бум. Она слегка звякнула своим стаканом о стакан Дьюкейна и вдруг, вывернув мускулистое запястье, нежно погладила тыльной стороной руки его руку. Щетка замерла.

Рука миссис Макграт все еще соприкасалась с рукой Дьюкейна. Дьюкейн чувствовал сильный локальный ожог, и в то же самое время длинное теплое копье будто вонзилось в самую сердцевину его существа. Он не отнял руки.

Щетка упала на пол. Правой рукой миссис Макграт взяла оба стакана, прижав их друг к другу, и поставила их на один из столиков. Ее рука, как змея, стала обвиваться вокруг его руки, пальцы медленно скользили по его ладони, сжимая ее.

Дьюкейн смотрел в ставшие вдруг сонными темно-голубые глаза миссис Макграт. Она нагнулась и нежно прижалась губами к его рту. Секунду или две они тихо сидели в этой позе. Потом руки миссис Макграт обняли его за плечи, и она с силой прижалась к нему, раздвигая его губы. Дьюкейн ощутил ее язык и зубы. Через мгновение он отстранился и встал.

Миссис Макграт не шелохнулась, обе руки остались поднятыми в том же положении, в каком они только что обнимали его, когда он вставал. Ее глаза цвета Северного моря сузились теперь, забавляющиеся, хищные и острые. Она мягко сказала:

– Мой сладкий, мой сладкий, я вас люблю, я вас люблю.

Позднее Дьюкейн много размышлял о своем поведении в этом случае и не смог оправдать себя в том, что позорным образом «поддался ходу вещей». Но в тот момент главное, что переполняло его, – огромный безответственный физический восторг, связанный с тем, что случилось только что, как будто их движения с момента, когда их руки соприкоснулись, претворились в некий вибрирующий образ внутри его нервной системы. Он почувствовал необузданную радость, как человек, на шее которого висел тяжелый нелепый венок и неожиданно его сняли. Одновременно он почувствовал необходимость быть предельно прямым с миссис Макграт и сообщить ей всю правду, какова бы она ни была.

Он сказал очень быстро:

– Миссис Макграт, это правда, что я не полицейский, но я – представитель государственного департамента, в котором работает ваш муж. Боюсь, что у вашего мужа неприятности, и я пришел сюда, чтобы задать ему ряд довольно неприятных вопросов.

– Как вас зовут? – спросила Джуди Макграт, расслабляясь.

– Джон Дьюкейн.

– Вы – сладкий.

Дьюкейн осторожно сел за один из столиков, бережно отодвинув фарфоровую семейку хрюшек.

– Я боюсь, дело может обернуться очень серьезно…

– Вы очень сладкий. Вы знаете об этом? Выпейте еще розового вина. Что вы хотите узнать у Макграта? Может быть, я смогу вам рассказать?

Дьюкейн торопливо подумал: «Могу ли я?» И его профессиональная жесткость, усилившаяся еще от чувства вины, подавив его зачарованные нервы, сказала: «Да». Он проговорил, предупреждая посерьезневшим взглядом:

– Миссис Макграт, ваш муж шантажировал мистера Рэдичи.

Глаза Джуди Макграт перестали быть похожими на очи жрицы. Она глядела на Дьюкейна проницательно, хоть и доверчиво. Она смотрела на него так, как смотрят на старого друга, сообщившего дурную весть. Через минуту она сказала:

– Он, наверно, потеряет работу?

– Сколько давал ему Рэдичи за молчание? – спросил Дьюкейн. Он устремил на нее холодный, почти циничный взгляд, и все же, когда он потом думал об этом, ему казалось, что и в вопросах, и в ответах таилась страсть, как будто им предшествовала буря.

– Я не знаю. Немного. Питер не особенный умник. Он питался газетной жвачкой с самого детства.

Дьюкейн глубоко вздохнул. Он опять встал.

Пока он формулировал следующий вопрос, на лестнице послышались шаги. Они быстро обменялись взглядом. Она сказала тихо:

– Это он. Мы встретимся еще, мой сладкий, мы встретимся еще.

Дверь открылась, и вошел Макграт.

План Дьюкейна застать Макграта врасплох, несомненно, удался. Макграт замер в дверях – его розовый рот открылся – и глядел на Дьюкейна. Потом он бросил испуганный мрачный взгляд и неловко и резко повернулся к жене.

– Добрый вечер, мистер Макграт, – сказал Дьюкейн мягко. Он чувствовал тревогу и холод.

– Что ж, я пошла в паб, – сказала Джуди Макграт.

Она взяла с софы свою сумочку и двинулась к двери. Так как Макграт все еще стоял там, вперившись в Дьюкейна, она оттолкнула его. Он захлопнул за ней дверь ногой.

– Извините за вторжение, – сказал Дьюкейн. – Я понял, что задал вам в прошлый раз не все вопросы.