Луч во тьме

— Григорий Самсонович, вставайте! Петухи уже пропели,— Володя изо всех сил тормошит Кочу- бея» Не спалось, не спалось, а как уснул, то хоть дом переворачивай... На столе горит лампа, стоят тарелки, а над ними аппетитный пар. Опять картофельный суп. Вот уж целый месяц их потчуют этим супом. Впрочем, и за то спасибо хозяе- вам. Картошка эта имеет свою историю. В сентябре Валентину Черепанову, как одному из лучших ма- шинистов Юго-Западной железной дороги, поручили вместе с товарищами ремонтировать бронепоезд. Ра- ботали днем и ночью, но не успели и застряли у оккупантов с этим бронепоездом. Валентину ничего не оставалось делать, как податься к теще на Черную гору, и тут он от нечего делать накопал в брошенных огородах изрядные запасы картошки. Теперь она их выручает. Сейчас они поедят суп и снова полезут в подзе- мелье. Сегодня Валентин будет проходчиком, Воло- дя — крепильщиком, а его, Кочубея, очередь таскать землю во двор. Хоть малость подышит ночным воз- Духом. — Мальчики, не задерживайтесь, суп остынет. Да и посмотрите, что за суп у нас сегодня! —Вера Давы- довна хитро подмигнула. — Люди! У нас сегодня суп с жареным салом! — закричал Валентин. — Мама, откуда такая роскошь? Вы, случайно, не поступили на службу к самому коменданту Киева ге- нералу Эбергарду, чтобы подкармливать нас объед- ками с панского стола? — А вам все смешки. Вам и невдомек, что из-за этого сала ваша мать чуть в беду не попала... Пошла я в очередь к спекулянту, и тот за мое праздничное файдешиновое платье отвалил целый килограмм сала! Вдруг гляжу — рядом со мной на бочку вскочил какой-то выродок усатый, в фуражке с царской ко- кардой... сущий идиот, какого, бывало, только в кино и увидишь. Так вот, значит, вскочил он на бочку да как завопит во все горло: «Люди добрые, украинцы и украинки, большевикам пришел конец! Никогда больше они в наш святой Киев не возвратятся, милые 10

мои братья и сестрицы... Немецкие друзья принесли нам свободу... Спасибо Гитлеру! Хайль Гитлер!..» Истошно кричит, а люди — кто плачет, кто, вижу, насилу сдерживает себя, чтобы не заехать в морду этому предателю проклятому. И только какая-то дамочка, разрисованная, как попугай, в ладошки хло- пает.. Ну, как тут было стерпеть? Подскочила я к тому орателю да как крикну: «Чего разбрехался, со- бака!» А он: «Лови большевичку, лови!..» Люди, спа- сибо им, как-то скрыли меня... хорошо еще, что в этой кутерьме я сало не потеряла... Словно оцепенелые слушали хлопцы рассказ Веры Давыдовны. — Мама, мама... Моя умная мама! — укоризненно всплеснул руками Володя. — Разве же вы не понимаете, что если бы вас схватили, то погибли и мы все, и задуманное нами дело':!—вскочил Валентин. — Вот тебе и раз! Вы, может, меня еще и отчиты- вать станете? Вот, еот, сидите подольше, дорогие ге- рои, там, в земле, и пускай эти, с кокардами, головы людям морочат... На рынке слух прошел, будто Гит- лер в Москве на Красной площади парад принима- ет,— и женщина неожиданно расплакалась. Из-за стола поднялся Кочубей. — Ну, чего привязались к Вере Давыдовне? — сказал он.— Ведь правду она говорит... Сколько можно в подземелье копаться? Пора за дело браться! Я так думаю: тебе, Валя, надо легализоваться. Ты в Киеве человек новый, никто не знает, что ты комму- нист. Поступай на работу в депо. Петр Леонтьевич говорил, рабочие там нз^жны. — Я не буду водить их поезда,— решительно от- ветил Валентин. — И не надо, становись на черную работу. Глав- ное, чтобы с людьми был.... — Да, конечно, пусть хоть один пошел бы куда- нибудь работать. А так и до туберкулеза доживем... Каждую ночь в подземелье, а кушать что? Ну, съедим это сало, и картошка уже кончается, а тогда что? Надо же понемногу зарабатывать и продуктовую карточку иметь,— утирая слезы, промолвила Вера Давыдовна. 11