Луч во тьме

Теща Кочубея, Оксана Федоровна, принесла с ба- зара несколько большевистских листовок. Вообще ро- дители Маши хорошо помогают. Благодаря им он узнавал об установленных оккупантами в Киеве порядках. Старики приносят фашистскую газетенку «Новэ украинськэ слово», которую редактировал гит- леровский наймит, бывший преподаватель универси- тета Штепа. Тимченко наловчились незаметно сры- вать со стен и столбов гитлеровские приказы и объ- явления. Но вот аусвайса — немецкого удостоверения о месте работы, позволявшего относительно спокойно жить в Киеве,— никак не могут для него достать. А без этого удостоверения молодому человеку на улице хоть не показывайся: сразу схватят, и если не расстреляют как саботажника, то загонят в концла- герь. Об этом официально сообщил в своем приказе штадткомиссар Киева Квитцрау. Все мысли Кочубея направлены на то, чтобы свя- заться с подпольем. А пока что он решил с помощью ребят прокопать от дома Ананьевых подземный ход к Черной горе и там, под горой, соорудить типогра- фию. Вряд ли можно найти лучшее место для такой цели, чем этот глухой уголок Железнодорожного шоссе на окраине Киева. И вот подземелье скоро будет готово. Сколько сил они потратили на это! Трудно, ох как трудно было им, голодным и истощенным, прорыть в горе шести- метровый зигзагообразный тоннель и пещеру, в кото- рой могут работать три-четыре человека. Сколько земли вынесли ведерками! И еще нужно было сле- дить, чтобы землю ту никто из чужих не увидел. Потому-то и работали только по ночам. Всю выры- тую землю выносили в сад Ананьевых и присыпали снегом. Хорошо помогал им и Петр Леонтьевич. Немало леса для крепления перетащил с завода тесть под видом дров. А теперь другим озабочен Кочубей: где достать шрифт для типографии? И новых людей в их группу необходимо завербовать... Долго, слишком долго они возятся с этим подземельем. Пора уже выходить на свет божий! Володя Ананьев рассказал, что в Броварах, рядом 8

с детской колонией, где он до войны работал, поме- щалась типография районной газеты. В нее попала бомба, и от типографии остались одни лишь руины. Может, под теми руинами поискать шрифт? Но это потом... А сейчас — спать, спать, ведь впереди опять тяжелая ночь. Кочубей по-детски крепко сжал веки. Не спится. Может, посчитать до ста, как учила в дет- стве мать? Раз, два, три, четыре... Как это было тогда, в октябре, под Днепропетров- ском? Ему с одним киевским пианистом Виктором посчастливилось бежать из плена, но перейти линию фронта им так и не удалось. Еще оставалось метров двести, а там ничейная полоска земли: тихая речуш- ка, покрытая желтеющим камышом, за нею — свои. Кочубей уже ясно видел советские позиции, замаски- рованный между деревьями блиндаж. И вдруг по ним, словно гром среди ясного неба, ударил пулемет. Их заметили гитлеровцы, проезжавшие на машине. Виктор упал. Виктор, Виктор! Пуля попала ему в живот. Как страшно умирал он... Катя, ее зовут Ка- тей, жену Виктора... Он плакал, просил помочь ей: она осталась в Киеве одна, беременная. Виктор умер, а Кочубей бежал. Через три дня его схватили какие-то дядьки, вероятно, новоиспеченные полицаи, и потащили в комендатуру. А затем повезли куда-то поездом, и он снова бежал. Это уже было под Полтавой. А Катин адрес он не забыл? Нет, помнит: улица Горького, 32, третий этаж, Катя Островская. Он дол- жен найти Катю, обязан передать ей последний при- вет от Виктора... Страшное дело эта бессонница... А где Маша, его Марийка? Что с ней? Вспомнилось, как в сентябре он прощался с ней на вокзале. Маша плакала, умоляла: «Гриць, береги себя!» Маша уехала на восток, в глубокий тыл. Как она устроилась там, доехала ли? Ведь фашистские бомбы падали и в глубоком тылу... Нет, лучше не думать об этом. Кочубей вскочил с постели. А ре- бята спят, тихо посапывают. Надо бы и ему заснуть, непременно заснуть. От этих мыслей можно с ума сойти... Один, два, три... десять, одиннадцать... 9