Ловец во ржи

На случай, если вы живете не в Нью-Йорке, бар «Плетенка» – в таком как бы шикарном отеле, «Отель Сетон». Раньше я часто туда захаживал, но теперь – нет. Постепенно бросил. Одно из тех мест, которые считаются очень изысканными и все такое, и туфта из всех щелей. У них там были две таких французских крошки, Тина и Жанин, которые выходили и играли на пианино и пели раза три за вечер. Одна играла на пианино – ужасно паршиво, – а другая пела, и большинство песен были либо с душком, либо на французском. Та, что пела, старушка Жанин, всегда нашептывала что-то в чертов микрофон перед песней. К примеру: «А сийчас ми покажем фам нашу атгепгизу Вюлей-вюю Фгансэз. Эйто истогия одной мёлёденькой фганцюженки, котогая пгиехаля в большой гогод, пгямо как Ню-Йок, и влюбилась в пагенька из Бгюклина. Надэемся, фам понгавится». Затем, закончив шептаться и кокетничать, она пела какую-нибудь чмошную песенку, наполовину по-английски, наполовину по-французски, и все тамошние показушники с ума сходили от восторга. Если бы вы просидели там достаточно долго и слушали, как хлопают все эти показушники и все такое, вы бы весь мир возненавидели, ей-богу. Бармен тоже был фуфло. Большой сноб. Он вообще с тобой разговаривать не станет, если ты не большая шишка, знаменитость или вроде того. А если ты все же большая шишка, знаменитость или вроде того, тогда он еще тошнотворней. Он подойдет к тебе и скажет, с такой широкой радушной улыбкой, словно он такой чертовски славный парень: «Ну! Как там Коннектикут»? или «Как там Флорида»? Ужасное заведение, кроме шуток. Я совершенно бросил туда ходить, постепенно.

Было довольно рано, когда я туда пришел. Я сел за стойку – было довольно тесно – и выпил пару бокалов виски с содовой, пока не показался старина Люс. Я заказывал их стоя, чтобы видно было, какой я высокий и все такое, чтобы они не подумали, что я, блин, несовершеннолетний. Потом какое-то время я рассматривал показушников. Один тип рядом со мной пудрил мозги своей малышке. Все повторял, что у нее аристократические руки. Сдохнуть можно. В другом конце бара было полно голубых. Ничего такого откровенно голубого – то есть, никаких длинных волос или чего-то такого, – но все равно было ясно, что они голубые. Наконец, показался старина Люс.

Старина Люс. Что за парень. Он считался моим наставником, когда я учился в Вутоне. Только все, что он делал, это занимался как бы половым воспитанием у себя в комнате и все такое, поздно вечером, когда у него собирались ребята. Он довольно много знал о сексе, особенно насчет извращенцев и всякого такого. Вечно нам рассказывал о том, сколько кругом стремных типов, которые там овец приходуют или зашивают женские трусы в подкладку шляпы и так и ходят, и все такое. А еще про голубых и лесбиянок. Старина Люс знал за все Соединенные Штаты – кто тут голубой, кто лесбиянка. Стоило только назвать кого-то – кого угодно – и старина Люс скажет тебе, голубой он или нет. Иногда с трудом верилось, что какой-то актер или актриса – голубой или лесбиянка. Кое-кто из тех, кого он называл голубыми, были даже женаты, бога в душу. Ты ему: «Хочешь сказать, Джо Блоу – голубой? Джо Блоу? Такой здоровяк, который всегда играет крутых гангстеров и ковбоев»? А старина Люс: «Безусловно». Он всегда говорил «безусловно». Говорил, неважно, женат кто-то или нет. Говорил, половина женатых ребят во всем мире – голубые и сами не знают об этом. Он говорил, можно стать таким практически враз, если у тебя предрасположенность и все такое. Он нас до черта пугал. Я так и ждал, что окажусь голубым или кем-то таким. Что смешно насчет старины Люса, я подумывал, он сам в каком-то смысле голубой. Вечно он говорил: «Зацени размер» и тыкал нафиг пальцем тебе в зад, пока ты шел по коридору. И всякий раз, как зайдет в уборную, всегда оставлял нафиг дверь открытой и говорил с тобой, пока ты чистил зубы или вроде того. В этом что-то голубое. Правда. Я знал немало настоящих голубых, в школах и все такое, и они всегда так делают, вот почему у меня всегда были сомнения насчет старины Люса. Зато он на редкость умный. Правда.

Он никогда не говорил привет или что-то такое, когда видел тебя. Первое, что он сказал, когда присел, это что у него всего пара минут. Сказал, у него свидание. А затем заказал сухой мартини. Сказал бармену сделать посуше и без оливки.

– Эй, я присмотрел тебе голубка, – сказал я ему. – В конце стойки. Не смотри пока. Я стерег его для тебя.

– Очень смешно, – сказал он. – Узнаю старину Колфилда. Когда ты только повзрослеешь?

Он считал меня занудой. Правда. Но я на него поражался. Он из тех ребят, кто меня как бы поражает.

– Как твоя половая жизнь? – спросил я его. Он ненавидел, когда у него спрашивали что-то такое.

– Успокойся, – сказал он. – Просто расслабься и успокойся, бога ради.

– Я расслабился, – сказал я. – Как там Колумбия? Нравится?

– Безусловно нравится. Не нравилась бы, не ходил бы, – сказал он. Он и сам иногда был приличным занудой.

– Какая у тебя специализация? – спросил я его. – Извращенцы?

Я просто валял дурака.