Ловец во ржи

Когда старушка Лапочка ушла, я еще посидел немного в кресле и выкурил пару сигарет. За окном светало. Ух, как мне было фигово. Такая тоска взяла, не представляете. Что я стал делать, я стал разговаривать, как бы вслух, с Элли. Иногда я так делаю, когда тоска одолевает. Я все говорил ему возвращаться домой, взять свой велик и встретиться со мной перед домом Бобби Фэллона. Бобби Фэллон жил недалеко от нас в Мэне – это много лет назад. Короче, как было дело: однажды мы с Бобби собрались на озеро Седебего на великах. Собирались взять с собой ланчи и все такое, и наши духовушки – мы были пацанами и думали настрелять чего-нибудь нашими духовушками и все такое. Короче, Элли услышал, как мы говорим об этом, и захотел с нами, а я его не пускал. Сказал ему, он ребенок. Поэтому теперь иногда, когда меня тоска одолевает, я говорю ему: «Окей. Иди домой, бери свой велик и встретимся перед домом Бобби. Поспеши.» Не сказать, чтобы я не брал его с собой, когда направлялся куда-нибудь. Брал. Но в тот день не взял. Он не стал обижаться – он ни на что не обижался, – но я все равно невольно думаю об этом, когда тоска одолевает.

Наконец, я разделся и лег в постель. Мне хотелось помолиться или вроде того, когда я в постели лежал, но я не мог. Я не всегда могу молиться, когда хочется. Между прочим, я как бы атеист. Иисус мне нравится и все такое, но в остальном меня мало что волнует в Библии. Взять хотя бы апостолов. Они меня дико бесят, если хотите знать. Они ничего так, когда Иисус уже умер и все такое, но пока Он был жив, они помогали Ему, как дырка в башке. Они только и знали, что все время Его подводили. Мне в Библии почти все нравятся больше апостолов. Если хотите знать, кто мне больше всех нравится в Библии после Иисуса, это тот чудак, который жил в пещере и все такое, и царапал себя камнями. Мне он в десять раз больше нравится, чем апостолы, бедный сукин сын. Мне случалось спорить на этот счет, когда я учился в Вутонской школе, с этим малым, жившим дальше по коридору, Артуром Чайлдзом. Старина Чайлдз был квакером и все такое, и все время читал Библию. Пацан он был хороший и нравился мне, но мы расходились во взглядах на уйму мест в Библии, особенно на апостолов. Он все твердил, что, раз мне не нравятся апостолы, значит мне не нравится и Иисус, и все такое. Он говорил, раз Иисус выбрал апостолов, они не могут тебе не нравиться. Я говорил, что знаю, что Он их выбрал, но Он их выбрал наобум. Я говорил, Ему некогда было расхаживать и присматриваться ко всем. Я говорил, что не виню Иисуса, ничего такого. Он не виноват, что ему было некогда. Помню, я спросил старину Чайлдза, как он считает, попал ли в ад Иуда, тот, что предал Иисуса и все такое, после того, как покончил с собой. Чайлдз сказал, конечно. Здесь я с ним тоже не мог согласиться. Я сказал, что готов поставить тысячу баксов, что Иисус ни за что бы не отправил старика Иуду в ад. И поставил бы, будь у меня тысяча баксов. Я считаю, любой из апостолов отправил бы его в ад и все такое – без лишних раздумий, – но только не Иисус, готов поставить что угодно. Старик Чайлдз говорил, моя беда в том, что я не хожу в церковь и все такое. В этом он как бы прав. Я не хожу. Между прочим, мои родители разных религий, и все дети у нас в семье атеисты. Если хотите знать, я даже священников не выношу. Которые во всех школах, где я учился, и голоса у них у всех такие елейные, когда читают проповедь. Господи, ненавижу это. Не пойму, почему они, блин, не могут говорить нормальными голосами. Как заговорят, такая туфта лезет.

Короче, я лежал в постели и нефига не мог молиться. Как только начну, вижу старушку Лапочку, называщую меня утырком. В итоге, я сел в постели и выкурил еще одну сигарету. Вкус был паршивый. После того, как я ушел из Пэнси, я выкурил наверно две пачки.

И тут вдруг, пока я лежал и курил, кто-то постучал в дверь. Я надеялся, что это не ко мне стучат, но знал, что это, блин, ко мне. Не знаю, откуда я знал, но я знал. И знал, кто там. Я экстрасенс.

– Кто там? – сказал я. Я прилично испугался. Я ссыкло в таких вещах.

В ответ новый стук. Громче.

В итоге я вылез из постели в одной пижаме и приоткрыл дверь. Мне даже не пришлось включать свет, потому что за окном уже рассвело. Там стояли старушка Лапочка и Морис, лифтер-сутенер.

– Что случилось? Чего вам надо? – сказал я. Ух, голос у меня адски дрожал.

– Ничего особенного, – сказал старик Морис. – Всего пять баксов.

Он один говорил за них двоих. Старушка Лапочка просто стояла рядом, открыв рот и все такое.

– Я ей уже заплатил. Я дал ей пять баксов. Спросите ее, – сказал я. Ух, как же мой голос дрожал.

– А надо десять, шеф. Я же говорил. Десять баксов за палку, пятнадцать – до полудня. Я же тебе говорил.

– Ты мне такого не говорил. Ты сказал, пять баксов за палку. Ты сказал, пятнадцать баксов – до полудня, это да, но я точно слышал, как ты…

– Открывай, шеф.