Ловец во ржи

– Из Голливуда, – сказала она. Затем встала и подошла туда, где я положил ее платье на кровать. – Есть плечики? Не хочу, чтобы платье измялось. Оно совсем новое.

– Конечно, – сказал я тут же. Я был рад встать и чем-то заняться. Я сам отнес ее платье к шкафу и повесил. Смешно. Мне стало как-то тоскливо, когда я повесил его. Я представил, как она идет в магазин и покупает его, и никто в магазине не знает, что она проститутка и все такое. Продавец, продавший ей платье, наверно, подумал, что она обычная девушка. Мне стало чертовски тоскливо – сам не знаю, почему.

Я снова сел и попытался поддержать беседу. Мне приходилось стараться за двоих.

– Ты каждую ночь работаешь? – спросил я и тут же подумал, как ужасно это прозвучало.

– Ага.

Она ходила по всей комнате. Взяла со стола меню и стала читать.

– А что ты делаешь днем?

Она как бы пожала плечами. Она была довольно тощей.

– Сплю. Давай к делу, – она отложила меню и посмотрела на меня. – Давай уже. Я не могу всю…

– Слушай, – сказал я. – Я сейчас не совсем хорошо себя чувствую. У меня был трудный вечер. Богом клянусь. Я заплачу тебе и все такое, но ты не очень против, если мы не будем этим заниматься? Ты очень будешь против? – беда в том, что мне просто не хотелось. Мне было как-то тоскливо, если хотите знать. Она на меня нагоняла тоску. Ее зеленое платье в шкафу и все такое. И к тому же, сомневаюсь, что я смог бы заниматься этим с кем-то, кто просиживает дни напролет в дурацком кино. Правда, сомневаюсь.

Она подошла ко мне с таким забавным выражением лица, словно бы не верила.

– Что такое? – сказала она.

– Ничего, – ух, как я занервничал. – Дело в том, что я совсем недавно перенес операцию.

– Да ну? Где?

– На этом, как он называется – на клавикорде.

– Да ну? И где это, блин?

– Клавикорд? – сказал я. – Ну, вообще-то, он в позвоночном канале. То есть, почти в самом низу позвоночного канала.

– Да ну? – сказала она. – Это круто, – и уселась, блин, мне на колени. – Ты симпатичный.

Я так разнервничался, что врал напропалую.

– Я все еще восстанавливаюсь, – сказал я ей.

– Ты похож на парня в кино. Ну, знаешь. На этого. Ты же знаешь, о ком я. Как его нафиг звать?

– Я не знаю, – сказал я. Она, блин, все сидела у меня на коленях.

– Да точно знаешь. Он был в этой киношке с Мэлвином Даглазом. Который мелкий брат Мэлвина Даглаза. Он еще с евоной лодки падает. Знаешь, о ком я.

– Нет, не знаю. Я в кино крайне редко хожу.

Затем она принялась забавляться со мной. Вульгарно так.

– Ты могла бы без этого? – сказал я. – Я не в настроении, я же сказал. Недавно была операция, – она и не думала вставать у меня с коленей, зато окинула таким зверским взглядом. – Слушай, – сказала она. – Я уже спала, когда этот чокнутый Морис меня разбудил. Если ты думаешь, я…

– Я же сказал, что заплачу тебе и все такое. Правда. У меня полно капусты. Только я практически только восстанавливаюсь после очень сложной…

– Какого же черта ты сказал этому чокнутому Морису, что тебе нужна девушка? Если ты только что перенес операцию на этом чертовом как там его. А?

– Я думал, что буду чувствовать себя гораздо лучше. Я преждевременно ошибся в расчетах. Кроме шуток. Извините. Если вы только привстанете, я возьму бумажник. Серьезно.

Она разозлилась, как черт знает кто, но встала у меня с коленей, чтобы я, блин, пошел и достал бумажник с шифоньера. Я вынул пять долларов и протянул ей.

– Спасибо большое, – сказал я ей. – Спасибо на миллион.

– Это пятерка. За раз десятка.

Она начинала чудить, это было ясно. Я боялся чего-то подобного, правда.

– Морис сказал, пятерку, – сказал я ей. – Он сказал, до полудня пятнадцать, а за палку всего пять.

– За палку десять.

– Он сказал, пять. Извините, правда, но на большее я не согласен.

Она как бы пожала плечами, как и перед этим, а затем сказала очень холодно:

– Не возражаете подать мне платье? Или это будет слишком?

Она была довольно стремной. Даже со своим визгливым голоском она нагоняла жути. Будь она здоровой старой шлюхой, с кучей макияжа и все такое, она бы вдвое меньше жути нагоняла.

Я пошел и принес ей платье. Она надела его и все такое, а затем взяла с кровати свое двубортное пальто.

– Бывай, утырок, – сказала она.

– Бывай, – сказал я. Не сказал ей ни спасибо, ничего. И хорошо, что не сказал.

14