Lost structure

коды, систематизируют не "объективные" идеи Корана, но "мысли современного западного

ученого о Коране". Бремон противопоставляет этим начинаниям идею некоего объективного

исследования, призванного выявить "имманентную тексту" систему понятий, вдохновляясь не

столько удобствами кодификации, сколько "посильно точной декодификацией" Здесь нетрудно

распознать еще один пример "утопии означающих". на самом деле нельзя указать на какое-либо

означающее, не приписав ему самим фактом указания на него какого-либо смысла, в связи с чем

чаемая имманентная тексту система "сем" все равно окажется не чем иным, как попыткой

современного западного ученого описать содержание данного текста. Даже такая строгая

процедура, как ельмслевское описание семантической значимости какого-либо понятия путем

отграничения его от семантического поля другого понятия, предполагает, что оба понятия уже

наполнены смыслом, что они уже поняты, установить, что смысловое поле французского bois шире итальянского bosco, можно только в том случае, если известно, что сказав bosco, итальянец

www.koob.ru

не имеет в виду дрова и строительный лес. Итак, если структурирование означающих не может не

зависеть от конкретных условий их использования и если, с другой стороны, допустив, что

значения и есть их использование говорящими, я не пойду никуда дальше общих рассуждений и

буду вынужден заняться переписью соответствующих узусов, то идея перечня узусов должна

уступить

194 М Allard, М Elzèire, J. С. Gardin, F Hoars, Analyse conceptuelle du Coran sur cartes perforées, Paris—Aja, 1963, Claude Bremond, L analyse conceptuelle du Coran, in "Communications", 7, 1966

370

место представлению о ситуационных кодах. Оно позволяет лучше понять, как строится

коммуникативная цепь, когда то или иное сообщение, организованное на базе одних кодов, интерпретируется с помощью других и, следовательно, оказывается способным быть носителем

многих значений и смыслов.

II.4.

И подобно тому как это происходит в области семантики, изучение крупных синтагматических цепей и

нарративных "функций" также слишком часто оказывается в зависимости от утопического

представления об объективности означающих. В этом случае внимательное прочтение Аристотелевой

"Поэтики", от которой так зависит множество работ по нарративному дискурсу, могло бы избавить от

многих заблуждений. Разумеется, можно рассматривать фабулу как ряд функций или как матрицу

бинарных функциональных оппозиций, но нельзя распознать эти функции, не приписав загодя каждой

из них какого-то смысла и, стало быть, значения. Что значит, например, что с каким-то персонажем

должно случиться что-то ужасное или жалостное? Это значит, что с ним должно произойти что-то

такое, что в глазах членов конкретного сообщества должно считаться ужасным или жалостным.

Страшно или нет, если персонаж обречен, сам того не ведая, пожрать своего сына? Конечно, страшно и

древнему греку, и современному западному человеку. Но нетрудно представить себе такую модель

культуры, в которой это ритуальное поведение не будет выглядеть страшным. Понятно, что древний

грек испытывал сострадание, видя, что Агамемнон должен принести в жертву Ифигению, но если бы

мы познакомились с этой историей вне исходного контекста и узнали бы, что человек исключительно

из суеверия согласился убить свою дочь, все это показалось бы нам неприятной историей, и мы

испытывали бы по отношению в Агамемнону не сострадание, а презрение и поинтересовались бы, понес ли он заслуженное наказание. "Поэтика" непонятна без "Риторики": функции обретают смысл

только в сопряжении с ценностными кодами того или иного сообщества. Нельзя назвать поступок

неожиданным, не зная системы ожиданий адресата. Равным образом, исследование нарративных

структур отсылает к социально-историч. обусловленности кодов; оно небезуспешно может развиваться

как изучение констант повествования, но не следует превращать очередную структур в

окончательную, даже если вслед за выделением функций неизбежно возникает вопрос, а не осно-

вываются ли они на психофизиологических константах.

371

III. Языковые универсалии

III.1.

И здесь возникает проблема языковых универсалий, т. e. тех самых поведенческих констант, благодаря которым во всех известных языках выделяются сходные решения, иначе говоря, встает

вопрос о том, что собой представляют интерсубъективные основы коммуникации. Чарльз Осгуд

утверждает, что коды разных языков похожи на айсберги, только малая частичка которых