– Девичья смелость заключается не в том, чтобы поступиться невинностью. Остаться с мужчиной и разделить его судьбу – особенно твою! – вот для такого поступка нужно обладать истинным бесстрашием. Если она оказалась малодушной, лучше расстанься с ней и забудь.
– Нерешительность не есть малодушие! – вскипел Робин, задетый небрежными словами Вилла. – Ты не знаешь ее, поэтому воздержись от подобных советов.
Любого другого, кому был известен нрав лорда Шервуда, такой тон Робина заставил бы немедленно замолчать. Но не Вилла. Вот и сейчас сдержанный гнев Робина не произвел на него впечатления.
– Я ее, конечно, не знаю, – подтвердил Вилл и с ироничным смешком осведомился: – А ты уверен, что знаешь? Что если она вторая Мартина?
– Нет, – резко ответил Робин. – Сравнивать ее с Мартиной даже не оскорбление, а кощунство.
В душе поразившись такому определению, Вилл насмешливо округлил губы, собираясь снова засвистеть, выразив тем самым глубокое сомнение в уверенности Робина. Поймав короткий, острый как лезвие взгляд, он решил не испытывать терпение Робина и воздержался от свиста, примирительно сжав руку лорда Шервуда. Тот сердито хмыкнул, но безмолвно принял такие же безмолвные извинения Вилла.
Некоторое время они снова ехали в молчании. Склонившись в седле, Робин потрепал вороного по атласной шее, на которой играли солнечные блики. Воин ответил всаднику дружелюбным фырканьем.
– Отличный конь! – заметил Вилл. – Не уступает моему Эмберу!
– Не просто не уступает, а превосходит. Уж извини, Вилл!
– Превосходит? – фыркнул Вилл, не соглашаясь с Робином. – Если только в том, что отхватит руку любому, кроме тебя, кто попытается взять его под уздцы.
– Завидуешь? – рассмеялся Робин, окончательно приходя в хорошее расположение духа, как с ним случалось всегда в обществе Вилла.
Тот рассмеялся в ответ и, помедлив, спросил:
– Кстати, о той, что одарила тебя таким великолепным конем. Твой приказ о леди Марианне остается в силе?
– Да, – кратко ответил Робин.
– И до какого же часа ты собираешься оберегать ее? Пока сэр Гай с ней не обвенчается?
Лицо Робина приняло каменно-непреклонное выражение.
– Он с ней не обвенчается, – сказал он как отрезал.
– Не хочешь ему уступить даже в этом? – понимающе хмыкнул Вилл, но тут же задал вопрос: – Почему? Ведь она тебе не понравилась, ты очарован другой девушкой, настолько, что даже хочешь забрать ее в Шервуд. К чему твои заботы о леди Марианне?
Самым простым было открыть Виллу, что Марианна и есть та, которой, по словам Вилла, очарован Робин. Все вопросы бы сразу оказались исчерпанными. Но, всегда и во всем откровенный с Виллом, доверявший ему как самому себе, Робин не смог заставить себя признаться. Слишком прочно въелось в его сознание стремление уберечь Марианну от любой опасности, не рисковать ее свободой и самой жизнью, пока она окончательно не свяжет свою судьбу с ним. Вилл, конечно, хранил бы их тайну с такой же надежностью, как и Эллен. Но Джон и Статли, пусть Робин и не слышал их разговора, были правы: он не желал говорить о своих сердечных делах с кем бы то ни было, не мог произнести имени Марианны, не уверившись в том, что само сочетание его и ее имен не навлечет на нее беду. Поэтому он предпочел отговориться:
– Я считаю своим долгом заботиться о ней. Этого достаточно?
– Для всего Шервуда – более чем, – подтвердил Вилл, – и все же! Коль скоро она не вызвала в тебе приязни…
– Это никак не влияет на мои обязанности по отношению к ней и на обещание, данное ее отцу, – твердо сказал Робин.
Сам его тон и выражение лица показали Виллу, что Робин не видит смысла в продолжении разговора о дочери Гилберта Невилла, и Вилл прекратил расспросы, поскольку главное он выяснил: приказ лорда Шервуда не отменен, а сама леди Марианна Вилла мало заботила. Более того, он испытывал к ней чувство, граничившее с холодностью, почти с неприязнью, с тех пор как ее дружба с Гаем Гисборном стала известной всему Ноттингемширу.
Ограничиваясь краткими привалами, скорее для того чтобы дать передышку лошадям, чем для собственного отдыха, к конечной цели своего путешествия – аббатства Ярроу – они добрались затемно, почти к полуночи. Когда в ночной темноте показались стены монастыря, Робин и Вилл спешились, надели монашеские рясы поверх своей одежды и, ведя коней в поводу, прошли последнюю четверть мили и постучались в ворота обители.
Несмотря на поздний час, их встречал сам аббат. Поручив лошадей заботам привратника, он отвел Робина и Вилла в свои покои, ворча под нос, что ждал гостей до заката, и те могли бы уважить его сан и чаяния.
– Будет, святой отец! – рассмеялся Робин, когда они остались втроем в покоях аббата. – Ты ведь знаешь, что мы не дневные гости.
Теперь, когда кроме аббата их никто не видел, Робин и Вилл сбросили монашеские капюшоны. Аббат обнял каждого из них и, не отказав себе в любопытстве, внимательно рассмотрел гостей.
– Ах, лорды мои, как же я рад вас видеть, особенно сразу двоих! Лорд Роберт и прежде был частым гостем, а вот вы, лорд Уильям, не удостаивали меня частыми визитами.