Лорд и леди Шервуда. Том 1

– Разумеется, – подтвердил Робин, поднося к губам кубок с вином, и, сделав маленький глоток, сказал: – Она в слове, которое употребил наш славный аббат, описывая то, чему стал очевидцем. Стерег.

Вилл пренебрежительно покривил губы.

– Молвил слово, первым пришедшее ему на ум.

– В том-то и дело. Раз это слово пришло ему на ум первым, значит, в нем и заключается суть отношения Гая к леди Марианне. В противном случае он высказался бы иначе.

– Это всего лишь слова, Робин. Суть одна, но может быть выражена разными словами.

– Никогда! – уверенно заявил Робин, отводя довод Вилла. – В каждом слове заключен собственный смысл, не присущий другому слову.

– Возможно, но далеко не все относятся к словам так, как ты, – не сдавался Вилл. – Почему ты решил, что наш гостеприимный хозяин лелеет слова с такой же щепетильностью, как это делаешь ты?

– Потому что я знаю. Он, как ты выразился, именно лелеет их, щепетильно и бережно, почитая каждое за сокровище. Не забывай, что он рьяный любитель книг, а они состоят из слов. К тому же он служитель церкви. Как ты помнишь, в начале было Слово, и этим все сказано. Нет, Вилл, Гай не защитник леди Марианны от того же епископа. Он ее сторож, как и назвал его аббат, и сторожит он не ее саму, а ее для себя. Такой сторож, учитывая, кто он, представляет для леди Марианны не меньшую опасность, чем тот же епископ.

Вилл поднял руки, призывая Робина прекратить спор о высоких материях и спуститься на землю.

– Ты упускаешь из виду, что она не чурается общества сэра Гая.

– Но и не стремится к нему.

Глаза Вилла сверкнули непримиримым огнем.

– Если так, почему подпустила его к себе?

– Это было роковой ошибкой, Вилл, – ответил Робин. – Ведь рядом с ней не было никого, кто объяснил бы ей истинную природу Гая. Сам он ее не откроет, пока не получит руку леди Марианны. Сейчас он ведет себя с ней точно так же, как когда-то вел со мной. Вспомни, чем все закончилось, когда ему изменила выдержка и он показал свое истинное лицо. Все повторится, если он вынудит леди Марианну выйти за него замуж. Но он ее не получит.

Лицо Робина вновь выразило непреклонность, в сузившихся глазах мелькнула неприкрытая угроза.

Вилл усмехнулся.

– Почему ты уверен в том, что Гай своего не добьется?

– Она не хочет принимать его предложение. Ее отец тоже против, понимая, как быстро она погибнет, став женой Гая, и тому больше не будет нужды сдерживать свой нрав. А я прослежу за тем, чтобы не допустить Гая к его цели, чтобы он ни предпринял.

Вилл мог бы снова спросить, для кого Робин оберегает леди Марианну, раз уж сам в ней не заинтересован. Но он устал, хотел спать и потому небрежным взмахом руки – дескать, твое дело – прекратил разговор.

Пришел аббат, сообщил, что келья для ночлега гостей приготовлена, и сам проводил их к постелям.

Вилл провалился в сон, едва уронив голову на подушку, а Робин, напротив, не мог уснуть. Заложив руки за голову, он смотрел в потолок, и его мысли были полны не королем Ричардом, а Марианной, о которой он перестал думать, едва лишь вернулся в Шервуд, где его ждал обычный доклад Вилла о сведениях, полученных от дозорных, и неожиданный рассказ Статли. Переступив порог трапезной и окунувшись в привычные запахи и дела своего дома в Шервуде, он позабыл о Марианне. Но сейчас, в тишине ночи, Робин думал только о ней одной.

Отчасти причиной тому было упоминание аббата о епископе Гесберте. Прежде всего Гай Гисборн, следом за ним Роджер Лончем, а теперь еще и епископ Гесберт – все они представились Робину стаей хищных птиц, кружащих над светлокудрой головой Марианны. И чем дольше Робин думал, тем больше мрачнел. Все обернулось не так, как он ожидал.

Ему следовало поговорить с ней сразу же, утром первой ночи, которую они провели в доме Эллен. Слова Марианны о возвращении во Фледстан сбили его с толку – он проснулся в полной уверенности, что она останется с ним. Едва она упомянула о дороге домой, надо было напомнить ей, что Шервуд отныне единственный ее дом, пока Робин не сможет предложить ей другой. Впрочем, этот другой дом, куда он хотел бы ее привести, пока оставался миражом – прекрасным, но зыбким, как все миражи. Он и сам не знал, сколько еще пройдет времени, чтобы мираж стал явью.